Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда часы пробили полдень, Глесон снова заварил крепкий чай и, выпив его, отправился в лабораторию к Стивену Локвуду, который обещал к этому времени разобраться с анализами.
Он понимал, что проверка анализа является всего лишь формальностью. Если Ковальски был замешан в убийстве, он упирался бы до последнего. Но обстояло всё иначе. Он пошёл навстречу следствию.
Локвуд выглядел так же растерянно, как и всегда. Глесон сделал предположение, что лаборант тоже плохо высыпается – об этом говорили круги под глазами и извечная зевота. Понять Стивена Уэствуд мог – молодость не следует тратить на сон.
Инспектор плохо переносил запах лаборатории, поэтому не любил задерживаться в этом месте. Долгие годы работы в полиции так и не позволили ему привыкнуть. Он был готов смириться даже с запахом табака от сигарет Марва, но лаборатория пробуждала у него желание провести кратчайший диалог и уйти прочь.
– Вы закончили? – спросил Уэствуд и заглянул в пробирку с подозрительным синим содержимым.
Локвуд тоже пил чай и усиленно дул в чашку.
– Да, мистер Глесон, – ответил молодой лаборант и поставил чай на стол. – Думаю, результат вас удивит.
Инспектор насторожился.
– Чем же? – спросил он.
– Образцы совпадают! – восторженно произнёс Локвуд.
Похоже, результат обрадовал молодого лаборанта. Уэствуд же не мог разделить его энтузиазма.
– Вы точно ничего не перепутали?
– Я не мог, мистер Глесон. Разве вы не рады?
Улыбка Локвуда распростёрлась до ушей. Уэствуду хотелось как-то подкорректировать это выражение лица, но он не придумал способа.
– Вы знаете, чья это кровь, Стивен?
Лаборант приподнял пробирку и прочитал надпись на ней.
– Некто Роберт Ковальски, – по слогам произнёс он.
– Вы не знаете Роберта Ковальски?
Локвуд почесал голову с неуклюже торчащими в разные стороны белыми волосами.
– Думаю, вопрос не имеет никакого смысла, – ответил самому же себе Уэствуд и поспешил покинуть лабораторию.
Он вдохнул полной грудью, когда убедился, что запах лаборатории больше не распространяется.
Уэствуду нужно было обдумать всё. Возможно, за стаканчиком бренди.
Он мог ожидать чего угодно, но не совпадения образцов. Теперь картина разлетелась на тысячи осколков и собрать её воедино не представлялось возможным.
Во время беседы Ковальски был прав – с Уэствудом играют. Он не утонил тогда, является ли сам участником этой игры, но его сегодняшние действия позволили предположить, что это вполне вероятно.
Кто в здравом рассудке пойдёт на добровольное заклание? Если это какой-то хитроумный план советников мэра, то он явно непостижим для разума Уэствуда.
Вряд ли Марв был тем, кто разложил бы всё по полочкам для Уэствуда, но довериться было больше некому.
Ближе к вечеру, в классической обстановке – инспектор с бокалом бренди, а детектив с сигаретой, провели беседу.
– Образцы крови совпали, Марв, – с опущенной головой произнёс Уэствуд.
Он внимательно рассматривал свой стол, желая найти там ответы, но кусок дерева оставался куском дерева, а тишина оставалась тишиной.
– Выходит, Ковальски присутствовал на месте преступления, – сказал детектив.
– Либо кто-то хотел, чтобы мы так думали.
Лицо Марва на мгновение скрылось за клубом дыма.
– На мой взгляд, картина приобретает целостность, – потушив сигарету, ответил детектив. – Городской совет обсуждал стратегию инвестиций из бюджета, и не сошёлся во мнении. Ковальски и Циммерман рассчитывали потратить большую часть денег на свои же банки и торговые центры, а Забитцер решил пустить их на благоустройство больниц.
– Мы всё это уже слышали, Марв.
– Тогда они навестили Густава Забитцера в отеле. Возможно, они не планировали изначально убийство, но что-то пошло не так, и беседа превратилась в потасовку. В её ходе герр Забитцер ранил Ковальски, а Циммерман в гневе пристрелил мэра. Пытаясь замести следы убийства, они сожгли тело Забитцера и покинули гостиницу.
Уэствуд пытался представить себе это событие в виде нуарного кино, но всякий раз над всем этим нависало лицо серого кардинала, укрытого капюшоном.
– Они не дети, Марв, – сказал он. – Это взрослые и очень умные мужчины. Некоторые улики скрыть невозможно, но кровь и пуля… Думаю, даже подросток справился бы лучше.
– Возможно, у них было мало времени и они действовали импровизированно. Уэствуд, улики налицо. Вы сделали всё, что смогли – пора передавать отчёт Маннингеру.
– Совесть не позволит мне.
– О какой совести вы говорите? Считаете, что Циммерман и Ковальски самые совестливые люди в мире? Они высасывают все соки из города и даже не стыдятся этого. Для них важнее собственный бизнес, нежели больницы, в которых будут проходить лечение наши родители, дети и друзья.
– Ковальски был уверен в своей невиновности, поэтому и предоставил свою кровь для анализа. Кто-то намеренно подбросил кровь в отель, чтобы подставить его.
– Всё выглядит и впрямь крайне подозрительно, Уэствуд. Если в ваших словах есть доля правды, то вы поймёте, что пора остановиться. Это не наша война, инспектор.
– А чья ещё? Чем должна заниматься полиция? Смотреть, как в городе процветают анархия и безнаказанность, зарывая голову в песок? Такую клятву мы давали, приходя сюда?
– Быть может, мы на стороне правосудия, но мы не герои, а лишь инструменты в чьих-то руках. Нам не достанет полномочий для полного расследования. Вполне возможно, проводя собственное расследование, мы окажемся вне закона. Вы готовы к этому?
Марв нервно вытащил очередную сигарету из пачки и закурил.
– Необязательно заходить так далеко, – ответил Глесон.
– Когда вы освобождали из изолятора этого мальчика Мерлина, вы тем же принципом руководствовались? Считали, что недалеко зашли? Вас простили – мы все это знаем. И сделали это лишь из-за уважения к вашей персоне. Но безгранично ли оно? Предоставят ли вам третий шанс?
Уэствуд знал, что никакого третьего шанса не будет. То, что он всё ещё носит форму инспектора, является чудом, за которое он должен благодарить всех – начиная с Феликса Зальцмана и заканчивая самим Господом.
– Возможно, мне давно пора на пенсию.
– Отдав отчёт Маннингеру, вы сохраните своё доброе имя. А главное – будете в полной безопасности. Вы расскажете ему о своих подозрениях. Кроме того, он явно и сам не дурак и что-то, да поймёт.
– Я знаю Маннингера всего несколько месяцев, и он не вызывает у меня никакого доверия.
– Зато вы полностью доверяли Феликсу Зальцману. Помните, чем это закончилось?
С этим аргументом сложно было поспорить. Феликс Зальцман, бывший комиссар этого участка, был настоящим образцом для подражания. Сам Уэствуд, будучи старше Зальцмана на добрый десяток лет, не мог не восторгаться им.
Глесон искренне верил, что при этом комиссаре участок процветал – раскрываемость была крайне высокой, а репутация
