Дикая Флетчер - Кэти А. Такер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что сделают с нами недели или месяцы таких отношений?
– Может быть, но я никогда не позволяю подобному дерьму мешать мне делать то, что я должен. Я живу одним днем. И сегодня ты здесь. – Джона захлопывает дверь и поворачивается ко мне лицом. Я не могу удержаться от того, чтобы не опустить глаза вниз. У него совершенно точно не было никакой неблагоприятной реакции на холодный воздух. – Но мы можем прекратить это прямо сейчас, если ты хочешь, если это станет решающим фактором в пользу того, что ты останешься.
Меня охватывает неожиданно сильная волна разочарования от этого предложения, от мысли, что я больше не смогу ощутить его поцелуй, его прикосновения, его вес, его тепло. Нет, я не хочу этого.
– Давай не будем спешить.
Джона ухмыляется.
– У меня было предчувствие, что ты так скажешь.
Он продвигается вперед, опускается на колени у края пенопластового коврика и сдергивает с меня спальный мешок. По моей коже мгновенно разбегаются мурашки. Глаза Джоны, словно лазеры, скользят по мне, вбирая в себя все и решая, куда напасть в первую очередь.
Я помогаю ему принять решение, вытягиваясь, хотя мой живот делает нервное сальто.
Его сильные, грубые руки хватают мои лодыжки и скользят вверх, раздвигая ноги, и все мои переживания о завтрашнем дне мгновенно забываются.
Глава 22
Бам.
Бам.
Бам.
Мои глаза распахиваются от тупого, повторяющегося звука, доносящегося снаружи. Сквозь крошечные отверстия проникает тусклый дневной свет, освещая комнату как раз настолько, чтобы я сумела разглядеть множество сковородок, висящих на гвоздях у стены.
На нашей импровизированной постели я одна, и воздух холоден. Я натягиваю спальный мешок под самый подбородок и сворачиваюсь в клубок, мгновенно ощущая, как болят мышцы. Я не могу сказать, насколько это из-за сна на тонком поролоновом матрасе, а насколько из-за ночи с Джоной.
По крайней мере, дождь прекратился, отмечаю я. Этот постоянный стук по крыше стал для меня успокаивающим «белым шумом», под который я заснула в предрассветные часы, но наступившая теперь тишина кажется оглушительной.
Бам.
Бам.
Бам.
Любопытство наконец-то одерживает верх. Скинув спальный мешок, я влезаю в свои дождевые сапоги и хватаю фланелевую куртку Джоны с вешалки, зная, что она прикроет меня достаточно. Плотно запахнув ее, я выхожу на улицу. Над промокшим лесом опустился густой, мрачный туман, окутавший высокие ели и узкую тропинку к самолету. Даже пристройка исчезла. Впечатление от этого утра почти призрачное.
Джона стоит слева, спиной ко мне, склонившись над большим пнем, чтобы поставить на него полено. Неподалеку, рядом с небольшой кучей свеженаколотых дров, лежит топор. На Джоне только мешковатые джинсы и незашнурованные ботинки. Я прислоняюсь к дверной раме и молча любуюсь растяжением и напряжением мышц его обнаженной спины, когда он тянется за топором.
– Как спалось? – внезапно спрашивает Джона, его голос с утра особенно хрипловат.
– Довольно хорошо. – Я прочищаю собственное горло. – Слегка хочется пить.
– Вот это сюрприз, – язвительно произносит Джона. – Той воды, что у нас была, должно было хватить на неделю.
– Да, если ты верблюд.
И ты не привык ежедневно выпивать по двухлитровой бутылке, как это делаю я дома.
Он оглядывается через плечо, его взгляд на краткий миг задерживается на моих голых бедрах, а затем возвращается к дровам. Джона замахивается топором, обрушивая его на полено. Оно раскалывается на две части.
Если есть такая вещь, как эстетичная рубка дров, то Джона ей владеет. А может быть, красив только он сам, потому что я могла бы смотреть на эту широкую грудь и коническую талию целыми днями. В памяти всплывает воспоминание о том, как его мощные плечи и руки напрягались надо мной прошлой ночью, и низ живота мгновенно вздымается от этого воспоминания.
Поддавшись импульсу, я возвращаюсь в домик, чтобы взять «Кэннон» Саймона. Я успеваю сделать несколько откровенных снимков Джоны за работой, прежде чем он поворачивается и ловит меня.
– Что ты делаешь? – настороженно спрашивает Джона.
– Ничего. Просто… Я хочу помнить это. – Я улыбаюсь, откладывая камеру в сторону. Как будто я когда-нибудь смогу забыть об этом.
Джона издает хрюкающий звук, и я не могу понять, сердится он или это просто в его стиле.
– Скоро я снова разведу огонь.
– Сколько сейчас времени, кстати?
Аккумулятор на моем телефоне давно сел.
– Чуть позже шести.
Я неохотно иду к туалету, не в силах игнорировать свои физические потребности и желая покончить с этим поскорее. Вчера вечером Джона трижды выводил меня под дождь и выл от смеха каждый раз, когда я выбегала из грязной темной будки. Я никогда в жизни не писала так быстро, и я ненавидела каждую секунду того момента.
Однако, несмотря на отсутствие других элементарных удобств, уличный туалет – это единственное, что я ненавижу, оказавшись в этой глуши. Наверное, это потому что Джона не давал мне скучать.
– Значит, мы еще не можем взлетать? – спрашиваю я на обратном пути, протирая руки дезинфицирующим средством.
Я иду по траве, и высокие влажные сорняки лижут мои голые ноги, оставляя на коже мокрые следы.
– Нет, пока этот туман не рассеется. Еще несколько часов, по крайней мере.
От мощного замаха Джоны на землю падают две половинки еще одного полена.
Мой желудок издает своевременное урчание.
– А есть еще что-нибудь, кроме вяленого мяса?
– Протеиновые батончики.
– Отлично.
Сушенное мясо и протеиновые батончики. Еда, которая не может быть полезна для чьей угодно пищеварительной системы.
– Чем мы будем питаться, если действительно застрянем здесь на какое-то время?
– Все будет в порядке. У меня есть удочка и оружие.
Джона замахивается топором.
Бам.
– Точно.
Мы просто пойдем и убьем свою еду. Естественным способом.
Интимный, страстный Джона из прошлой ночи сегодня утром исчез. Похоже, он вернулся в режим сосредоточенного выживания, как и вчера, когда мы прилетели. Я не должна жаловаться – Джона держит меня в тепле и кормит, – но я страстно хочу, чтобы он бросил все и снова начал меня целовать.
Что, если он считает прошлую ночь разовой сделкой?
Наверное, даже лучше будет считать ее таковой, пока я не увязла в этих чувствах слишком глубоко. Но кто кого обманывает? Я и так прекрасно понимаю его настроение и возможные мысли, и слишком сильно о них беспокоюсь. Разве это не первый признак того, что я уже застряла?
Диана поклялась бы, что это так.
Но признание этого факта не меняет того, что я все еще хочу
