Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешнему и явному бунту героя прилепинского романа «Санькя» предшествует внутренняя брань, преодоление опустошенности, душевной пустыни молодого человека, выросшего в новой России, личность которого формировалась вместе с корчами, муками становления еще не до конца оформившейся, во многом уродливой государственности, изувеченной новыми реалиями.
Однажды с похмелья Саша Тишин проснулся с вопросом: «Какой я?»
Вопрос для него неожиданный и принципиально важный. У него, как и у автора, не было привычки к рефлексии, он «никогда не занимался самокопанием». Еще бы! Когда обрублены все пути отступления, когда семья, прошлое личное, прошлое рода, «я» личности – всё предано забвению. Ты снежным кубарем несешься вперед. Твоя личность – словно зеркало, на которое наступили сапогом, состоит из кусочков разноцветной смальты, из них еще нужно постараться собрать нечто, похожее на картину: «силясь рассмотреть себя в осколках, можно было увидеть лишь непонятные черты, из которых никогда не составить лица». До этого экзистенциального ощущения внутреннего хаоса Саша, по сути, плыл по течению, жизнь шла по накатанной: не совершил «откровенной подлости», «не пережил ни одного унижения», «всегда были друзья. Всегда были девушки», то есть жил, как все. И вот от этого шока осознания, через отказ от себя прежнего, от инерционного образа жизни, признанного обществом, которое, судя по всему, было вполне благосклонно к Саше, он совершает тягостное, мучительное перерождение. Перестает быть пассивным. Теперь только он – Саша Тишин – центр всего и от него всё зависит. Вся космогония этого мира завязана на нем.
Ослепление чуждым миром, как и чужая воля, преодолевалось долго, непросто. Через разрушение стереотипов, жестокое избиение, через выполнение втемную заданий «союзников», пока две бутылки знаменитого молотовского коктейля не стали оттягивать внутренние карманы его куртки, пока он не стал самостоятельно рушить кривые зеркала навязанной и агрессивной реальности.
Поиск самосознания, внутреннее домостроительство героя происходит через единение с общностью – полумаргинальной организацией «Союз созидающих». Этот «Союз» врывается в роман на первых же его страницах, где развертывается картина московского погрома. Здесь обращает на себя внимание описание самих «союзников». В самом начале это некое неделимое целое: «Непонятные, странные, юные, собранные по одному со всей страны, объединенные неизвестно чем, какой-то метиной, зарубкой, поставленной при рождении». Особый акцент Прилепин делает на общую особенность всех этих ребят: они «непонятные, странные», они иные. Далее в общем портрете проявляются индивидуальные единицы этой общности: Матвей, Яна, Саша.
При первом своем появлении в романе Саша Тишин не предпринимает активных действий, он довольно пассивен. Однако затем и сам обретает действие, его также заражает окружающая стихия. Обретение своей воли, своего голоса происходит на всем пространстве романа.
Взрыв собственного самосознания – это и есть политика, ведь это не что-то совершенно чуждое «внутреннему человеку» Саше Тишину. Ведь не случайно его дело «никогда не было политикой, но сразу стало тем, наверное, единственным смыслом, что составил Сашину жизнь». Еще в самом начале романа, когда колонна «союзников» скандировала «Любовь и война!», Саша изменил для себя этот лозунг и кричал: «Любовь, любовь!» С этим словом идет сам автор своей дорогой счастья.
Первый митинг, переросший в беспорядки в Москве, лишь попробовал город на зубок, и он оказался колоссом на глиняных ногах «слабым, игрушечным – и ломать его было так же бессмысленно, как ломать игрушку – внутри ничего не было – только пластмассовая пустота». Московская акция сама по себе малозначима, она имела смысл в первую очередь для самоидентификации героя. Это был познавательный период его взросления. Город слаб, поиск смысла здесь ни к чему не приводит, он – лишь искусная имитация реальности. В преодолении этого разочарования Тишин едет в деревню, где у него – умирающий дед с бабушкой да воспоминания о детстве. О том времени, где не было пустоты, а оставлено, прибережено до поры что-то крайне важное и значимое.
О деревне Санькиного детства Прилепин пишет, используя традиционные для литературы образы-символы «моря, мореплавания». Она «отчалила изрытой, черствой, темной льдиной и тихо плыла», и плавание этой льдине предстоит недолгое, ее темная субстанция уже готова раствориться в бескрайней стихийной пустыне. Не только внешний мир враждебен ей, но и сама она неспособна уже к жизни, потому что вырвана, отколота от привычной среды. Это затерянный Ноев ковчег, давно уже обветшавший и медленно разрушающийся.
Саша приезжает в деревню, чтобы еще раз подтвердить для себя связь, чтобы идентифицировать себя с ней. Эта льдина в равной мере есть и он сам – маленький осколок, отколовшийся в ходе ее неумолимого таяния. Для Тишина крайне важно восстановить ассоциативный ряд, связывающий настоящее с прошлым, найти причал для тающего айсберга.
Первое, что ему попадается на глаза в деревне, – бабушка, коротающая время на лавочке, и играющий рядом ребенок. Оба они «словно находились в разных измерениях» – констатирует автор. Бабушка поведала о том, что произошло в деревне. Рассказ свелся к длинному мартирологу: тот умер, тот разбился либо удавился. Символ этого состояния – женщины в черных платках, похоронившие своих бесшабашных сыновей, которые в круговороте бессмысленного существования сжигают свои надежды, свое будущее.
Следствие этой внутренней разделенности поколений – запустение, умирание деревни, которое, что очень показательно, проявляется и внешне, через вид той же улицы «пустынной, темной и грязной». Этот ребенок и старушка, которые рядом и одновременно чудовищно далеки друг от друга, есть особая проекция Санькиного внутреннего мира, который во многом неосознанно стремится к преодолению разобщенности.
Тишин – блуждающий осколок, его «деревенская порода», связи с малой родиной «давно сошли на нет». Этот факт особенно печален, так как деревня есть проекция, микрообраз центрального понятия аксиологии героя – Родины. Именно в деревне у Тишина наиболее отчетливо возникает мысль о «чувстве родства», которую он высказывает в одном из диалогов. Только через это чувство, во многом бессознательное, обретаемое в детстве и проносимое через всю жизнь, достигается «понимание того, что происходит в России». У тех же «союзников» «чувство родства» развивает ощущение «внутреннего достоинства».
Ощущение одиночества преодолено, ведь «какое может быть одиночество, когда у человека есть память – она всегда рядом, строга и спокойна». При всей своей видимой разобщенности, при всем анархизме и оппозиционности по отношению к миру Тишин далеко не одинок, он постоянно ощущает себя частью целого. Причем не просто частью, но его хранителем: «Только один он, Саша, и остался хранителем малого знания о той жизни, что прожили люди, изображенные на черно-белых снимках, был хоть каким-то свидетелем
