Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

доли секунды. Дальше пошло четкое утверждение: «Есть. Есть. Только я не знаю слов, чтобы это доказать».

Примечательно, что, как пишет Захар, все эти рассуждения о родстве, которые выпалил Тишин в больничной палате, не были плодом каких-то тягостных раздумий и рассуждений: «Неформулируемое всё это лежало где-то внутри, и сразу сложилось воедино, едва случилась необходимость».

Рассуждая о своем соратнике Негативе, Саша отметил важность того, что «в общий кодекс нормальных, неделимых пацанских понятий» вошло слово «Родина», которое определило его и «союзников» жизнь. Каждый из них обладал ясным «чувством внутреннего достоинства». Так через сопричастие с Родиной генерируется новая порода людей, преодолевающих безотцовщину. Эту Родину они и хотели вернуть себе. Недаром они – «Союз созидающих», противостоящий трухе.

В эссе «Русские люди за длинным столом» Прилепин пишет об ощущении родства с русскими людьми, которые находятся между координатами «мужества и терпения, жалости и злости». Эта родня тяжелая, «но пусть идут к черту все, кто говорит, что нет крови и нет почвы». Всю русскую историю можно усадить за одним столом, в одном доме. Ведь на «семнадцать стариков Русь делится» – как говорил «союзникам» дедушка в деревенской избе.

Через чувство родства с народом начинается процесс делания из него, как из глины, нации, которая есть «задание»: «Задание не для всех. Лишь для тех, кто в который раз рискнет взять на себя ответственность, и артикулировать изначально понятное всем».

В том же эссе Прилепин пишет о «странном ощущении», когда «тебе отзывается всё вокруг тебя». Он ощущает себя в едином хоре голосов, он знает и чувствует каждый по отдельности и всю единую слитную симфонию. И то, что говорит, что пишет, – не плод долгих и тягостных раздумий – это то, что «я так услышал» («Смешная жизнь земная, или Вслух о вечных ценностях», 2006 год). «Самые нужные смыслы обнаруживают себя сами. Чуть позже. Совсем скоро» («Идеологию формулирует марш»), они приходят с этой музыкой, вместе с тем состоянием, когда всё вокруг отзывается. Надо быть чувствительным к этой музыке.

Апофеоз философии слитности, единосущности с почвой, Родиной реализуется в эссе «Я пришел из России». «В России нет современности», «нет времени», поэтому всё происходит здесь и сейчас. История воспринимается в литургическом принципе. Это не линия, растянутая в веках, она одномоментно соприсутствует и вновь и вновь воспроизводится. Поэтому ее можно наблюдать, общаться с ее героями, ощущать, что «Мишка Лермонт и Пашка Васильев – близкие мои». Такие же близкие, как «повстанцы Разина».

Всё это род («семнадцать стариков», составляющих отечественную историю), который передает тепло через ладонь, через отца: «Теплопожатие мудрецов ладонью ищу, как ребенок руку отца». Какая тут безотцовщина может быть?

Автор ощущает свою соприродность России даже на физиологическом уровне: «Русь моя, ребра мои. Сердце внутри» (вспоминается цитата Блока «Русь моя, жена моя», которую начинающий писатель Захар Прилепин привел на Форуме молодых писателей в Липках). Это не территория, а тот же род, тепло ладони которого ощущаешь постоянно. Это «я», переживающее постоянную живую связь с этим родом, несущее его частичку: «Родина моя, родинка на моем запястье, где вена бьет». Так формулируется ощущение единородности.

«Это мое, всё мое. Не продать. Не разменять» – эти слова практически повторяют считалочку Данилы Багрова.

«Наши покосившиеся избы вросли корнями в землю. Каждая зеница ока упадет в тело моей Родины – больше некуда. Мы сотворены для нее»… Как человек, настолько укорененный в свою страну, в свою почву, в свои снега, может воспринимать ту ситуацию, когда ее стали корчевать, когда она стала зарастать сорняками?

«Я пришел из России» – это не фигура речи, а констатация физиологического факта.

В керженском доме висит картина Николая Прилепина, датированная 1986 годом. Поэт Сергей Есенин в огненных сполохах, в рубахе нараспашку. И в груди его река, дорога, осенние березы и храм. Всё это внутренности поэта, срастворенного с Родиной.

В одном из интервью Захар говорит, что Донбасс, по его мнению, исправляет нелепость, которая произошла в начале девяностых. Там он увидел возвращение русского мужчины. Через Донбасс также пролегает линия родства. Распрямляют плечи Гришки Мелеховы, встает последнее советское поколение, лишенное детства или отмеченное проклятием безотцовщины. Есть ситуации, когда поколения стариков отечественной истории оживают, образуя свой полк, действующий через своих потомков в настоящем.

«Моя позиция по Донбассу – она и с Чечней тоже не очень связана. Это как бы связано со всей моей жизнью, потому что для меня это, как и для многих в России, всё случившееся на Донбассе было разрешением всего того комплекса болезненных ощущений, которые испытывали мы, начиная с 91-го года. Всё, что происходило в стране, я воспринимал как колоссальное недоразумение. Недоразумение и унижение. И я, конечно же, в связи с началом пресловутой “Русской весны” чувство, близкое к восторгу, испытал: потому что для меня это возвращение к искомому, к тому, что казалось мне утерянным.

В каком-то смысле, как литературный человек, я вижу в этом возвращение в пространство пушкинских стихов, на тушинскую батарею, в пространство поэмы Есенина “Пугачeв” и поэмы Есенина “Анна Снегина”, в пространство стихов Багрицкого и рассказов Бабеля, в пространство романа Шукшина “Я пришел дать вам волю”, романа “Тихий Дон”, наконец. Все типажи, которые, как я думал, уже не существуют, русские, пассионарные, харизматичные, жертвенные, достоевские – они вдруг ожили. Вот эти пацаны и мужики, которых я там, на Донбассе, увидел в огромном количестве. Как только заехал, я их с тех пор и встречаю, вот уже два года: там 30–40 тысяч ополченцев прошло из России за всё это время. Просто невозможная цифра – я думал, их в природе уже нет. Я был уверен, что осталось пятьсот нацболов и еще какие-то отдельные бодрые старики вроде Александра Андреевича Проханова, а всё остальное население живет в другой совершенно среде, утеряло свой, поэтическим языком выражаясь, огненный дух. И вдруг они невесть откуда появляются, эти Моторолы, эти Мозговые: для меня всё это было счастьем. Гришки Мелеховы и персонажи “Слова о полку Игореве” на Руси не перевелись – еще бы не счастье. Я абсолютно так это воспринимаю – очень пафосно и вовсе этого не стесняюсь, я вдруг увидел: вот он русский человек, он есть, он в силе» (http://actualcomment.ru/zakhar-prilepin-my-obyazany-vyigrat-1606141834.html).

И там же: «Вот это пресловутое чувство, которое новейшими учеными отрицается, чувство Родины, чувство причастности, чувство того, что психотип и генотип в тебе русский живет – оно безусловно существует, и люди вдруг в одну секунду понимают, что: это мой кровоток, моя земля, мое кровное ощущение, я растворен здесь и за это несу прямую ответственность. И вдруг мгновенно вскипает бешенство: кто смеет отрицать мое