Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

их бытия». Прошлое уходит вместе с родней далекой и близкой, свидетельства о жизни, которых остались запечатленными на фотографиях, информация об этой жизни, знание о «семейном иконостасе», его генетический код остались только у него. Саша – хранитель семейного предания. Причем семья у него не исчерпывается близкородственными узами – это отношения, которые он, блудный сын, стремится наладить с миром.

В «Саньке» центральными диалогами становятся беседы Тишина с бывшим учеником его отца, преподавателем философии, а ныне советником губернатора Алексеем Безлетовым. Философ-чиновник исповедует, условно говоря, особый либеральный нигилизм. Позиции неприятия существующего порядка вещей Саши, противопоставлена точка зрения, что никакого порядка и нет, как, впрочем, нет ничего такого, о чем можно было бы сожалеть. Советник-инквизитор XXI века заявляет: «Здесь нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь даже почвы нет… И государства нет». «Твой народ… невменяем», – удар за ударом наносит Безлетов Саше, будто искушает его. Страны никакой нет, людям лишь надо дать дожить «спокойно по их углам».

Следующий вывод из подобного нигилизма – человекобожеский проект: лепить из ничего, из своего собственного материала всё что угодно по личному разумению, внушить народу то, о чем с восторгом заявляет герой платоновского «Котлована»: «Я же – ничто!» Таковы реальные выводы из безлетовских либеральных пристрастий. «Народ перестал быть носителем духа», «Россия должна уйти в ментальное измерение», то есть стать особого рода мифологемой, которая не имеет ровным счетом никакой связи с реальностью. Против этого перехода в ментальное измерение и протестует Саша, пытаясь обозначить территорию реальности, против превращения людей в глиняную консистенцию, из которой можно лепить всё что угодно.

Безлетов смотрит на всё, словно орудуя философско-эстетическим скальпелем – именно так ему удобно воспринимать и «Союз созидающих» как «эстетический проект», новый свежий продукт, который доставили в супермаркет, особый перформанс, призванный шокировать общественность. Он сторонник базаровской посылки расчистить плацдарм, напалмом выжечь территорию, чтобы на этой площадке сконструировать что-то принципиально новое. Он – конкистадор, несущий весть о новой цивилизации огнем и мечом, все прочие для него – никчемные аборигены, временное препятствие на пути. Один из «союзников», Рогов, так прокомментировал реплики Безлетова: «Саш, ты заметил, он ведь тебя, да и всех нас, считает айсорами, которые обувь чистят, а себя хранителем русского духа…» Безлетовская идеология сильно отдает сектантством с четким делением на профанное и сакральное, «третий мир» и «золотой миллиард» и обозначением особого эзотерического пространства для посвященных – «хранителей». Он – мистагог несуществующего культа; отрицая разумные основания и саму реальность окружающего, он сам подвержен тлетворному духу разложения, пустоты.

Саша – хранитель родовой памяти, Безлетов – форпост легитимизированной пустоты. Наблюдая, как он с аппетитом ест суп, Тишин замечает: «В этой стране революции требует всё», иначе попросту невозможно избавиться от той же пелены безлетовской философии.

Революция у Прилепина имеет скорее созидающее значение. Революция Тишина во многом происходит из-за затухания семейно-родовых уз. Индивидуалистический мир предельно агрессивен по отношению к традиционным ценностям. Человек в нем одинок, взаимоотношения между людьми в лучшем случае поддерживаются товарно-денежными отношениями. Вот поэтому в революции Санька Тишин видит последнюю опору. Для него она – лекарство порушенному миру.

Революция – осознание самости, динамика взросления Саши, которое стало путем к очевидности, к осознанию несложных и понятных истин. Эти истины априорны, они не обсуждаются: «Бог есть. Без отца плохо. Мать добра и дорога. Родина одна». Такова простая и естественная система ценностей, с которой Тишин легко пришел к «союзникам», ведь «всё остальное к тому времени потеряло значимость»: власть не интересовала, «к деньгам относился просто», из семьи осталась практически только одна мать.

Революция Саньки – тоска по семье, по родине, живые связи с которой всё более затираются, превращаясь в малозначащие автоматические лозунги. Его порыв к ней – это попытка вспомнить, попытка установления родства если не с семьей, то пусть с эфемерной пока еще Родиной, усилие, которое достигается ценой жертвы, личной жертвы. В одном из своих дневников Федор Абрамов оставил замечательное высказывание: «Самопожертвование как высшее проявление русской красоты». Подобной красотой светится и Саша Тишин.

Осенью 2015 года сам Прилепин так говорит о необходимости революции: «Нужна ли сегодня революция? Думаю, нет. Иногда почему-то считают, что если какие-то изменения происходят в стране, я должен быть за них. Мои взгляды сложились в разгар девяностых годов. Тогда была совершенно другая ситуация в стране. И тогда же возник круг моих товарищей-революционеров. Большая половина страны верила, что всё нужно сломать и построить что-то новое. Потом мы поняли, что Европа не является Меккой человечества, что у России свой путь и ее ждут колоссальные перемены. Мы побывали в Румынии, Болгарии и других бывших соцстранах и поняли, что там происходит на самом деле. Но это понимание приходило постепенно… От своих радикальных взглядов тех времен я не отказываюсь, на тот момент они были актуальны. Я воспринимаю себя как санитара леса. Я бы хотел, чтобы нас слышали, чтобы господин президент, правительство на нас реагировали, поэтому чуть громче говорю. Если они нас слышат, то наша деятельность не напрасна.

Сегодня Россия находится в таком состоянии, что ей не нужны радикальные перемены. Я в этом абсолютно убежден. Но говорить о том, о чем я говорю, продолжу. И даже не буду подмигивать нынешней власти, чтобы они не подумали, что это всё не всерьез. Я буду говорить так, чтобы они меня слышали…» (http://rostov.mk.ru/articles/2015/10/09/sanitar-lesa-zakhar-prilepin.html).

Человек в прилепинской интерпретации – микрокосм, но неукрашенный, неупорядоченный с зияющими пустотами внутри: «Это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомом. Это и есть космос». И в то же время мир, окружающий нас, есть проекция нашего сознания. В этом плане структура мироздания может восприниматься как взаимосвязанная система отражений: «И мы точно так же живем внутри страшной, неведомой нам, пугающей нас пустоты. Но всё не так страшно – на самом деле мы дома, мы внутри того, что является нашим образом и нашим подобием. И всё что происходит внутри нас – любая боль, которую мы принимаем и которой наделяем кого-то, – имеет отношение к тому, что окружает нас».

Эта интуиция, это переживание Прилепиным сформулировано практически в духе православной традиции. Вспоминается образ, довольно распространенный и часто используемый в святоотеческой литературе, который приводит, в частности, философ Семен Франк: «Подобно тому, как листья дерева отделены и как бы обособлены друг от друга, непосредственно не соприкасаясь между собой, но в действительности живут и зеленеют только силою соков, проходящих в них из одного общего ствола и корня, и питаются влагой общей почвы, так и люди,