Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

среди искусствоведов и реставраторов всего мира. По сути, речь шла о том, сохранять ли разрушенные памятники или восстанавливать их: консервация оригинала в виде руины или реконструкция былого облика памятника? Дискуссии затянулись на несколько десятилетий. В 1964 году Венецианская хартия, изложившая принципы современного подхода к охране памятников, признала одинаковую ценность обоих подходов969. В 1944–1945 годах этот консенсус был еще делом далекого будущего. Уже сам масштаб тех работ, которых потребовала бы реконструкция, давал в руки «консерваторам» весомый аргумент: экономический. Ведь восстановление инфраструктуры, жилых домов и промышленных предприятий поглощало огромные денежные средства, и вставал вопрос о приоритетах: что важнее – потребности жизни или эстетические критерии? Сразу после войны ответ казался самоочевидным, и он был не в пользу сохранения культурного наследия. Однако в спор вмешался отражающий новые политические веяния идеологический фактор – аппеляция к патриотизму и исторической традиции. Имидж страны, имеющей многовековое «славное прошлое» и богатую культуру, с одной стороны, был частью образа державы-победительницы, а с другой – отчасти компенсировал согражданам проблемы ее послевоенного настоящего. Так, уже в 1942–1944 годах в Красной армии ввели дореволюционные, а также новые ордена и медали, носившие имена героев русской истории. Некоторым городам вернули их исторические названия: Красногвардейск и Слуцк снова стали Гатчиной и Павловском. Древние города Новгород и Псков «возродились» не только как региональные центры, но и как символы российской государственности и культуры. Но главный вопрос первое время оставался открытым: последует ли за символическими жестами реальная, прежде всего экономическая поддержка проектов по возрождению культурного наследия?

Споры о принципах реставрации

Идеи отностельно будущего пригородных дворцов высказывались самые разные – от полной реконструкции их довоенного облика и возвращения им статуса музеев до превращения сохранившихся зданий и парковых ландшафтов в зоны отдыха с санаториями, парками развлечений и стадионами. Последнему варианту отдавали предпочтение в ленинградских и московских партийных и советских кругах, продолжая тем самым довоенные традиции. Шаткой была позиция тех, кто хотел спасти дворцы и парки в качестве ансамблей. Какие аргументы они могли выдвинуть – без выделения денег и рабочей силы, без научной концепции реконструкции, без четкого представления о том, чтó вообще еще имелось в сохранности, и наконец, но не в последнюю очередь, – без достаточного количества реставраторов или специализированных строительных и проектных организаций? «Мертвые фонтаны, мертвые, неузнаваемые скелеты дворцов. <…> Все выглядело непоправимо, <…> никто не верил, что можно что-либо восстановить» – так в 1946 году писатель Даниил Гранин резюмировал свои впечатления от посещения Петродворца970. Грабарь же, напротив, настаивал на том, что дворцы можно спасти, но «каждый час промедления» равносилен их гибели971. Городские власти Ленинграда, которым подчинялись дворцы-музеи, хотели принимать решение о проведении работ по их спасению только в рамках общей концепции восстановления коммунального хозяйства972. Де-факто это означало, что дворцы были последними в очереди.

По инициативе Государственной инспекции охраны памятников при Управлении по делам архитектуры исполкома Ленсовета и ее руководителя Н. Н. Белехова научно-практическая конференция обсудила этот вопрос еще 21–22 марта 1944 года973. Сначала Белехов представил астрономические цифры: чтобы восстановить разрушенное, нужно 65 человеко-лет или девять миллиардов рублей, т. е. требовалось, чтобы в течение 10 лет над этим ежедневно работали 6,5 тысячи человек974. Было очевидно, что создание зон отдыха на развалинах обойдется дешевле, чем возвращение царским резиденциям их исторического облика. В качестве компромисса защитники музеев отстаивали такое решение, при котором дворцы-музеи и зоны отдыха сосуществовали бы на одной территории. Участники конференции единодушно высказались за то, чтобы дворцово-парковые ансамбли оставались музеями. Поскольку большинство интерьеров не сохранилось и здания не могли в полной мере выполнять свою историческую двойную функцию произведений искусства и царских резиденций, было решено не воссоздавать интерьеры в их довоенном виде, а перепроектировать их так, чтобы они репрезентировали отдельные эпохи в истории искусств. Только относительно хорошо сохранившийся увеселительный дворец Монплезир в Петергофе мог быть восстановлен полностью. Часть Петергофского ансамбля, включая сильно поврежденный Большой дворец, должна была стать музеем эпохи Петра I. Екатерининский дворец, превращенный в художественный музей, мог представлять русское барокко и рококо, а Павловский дворец – служить прекрасным воплощением эпохи классицизма. Несмотря на пожар, он, по мнению экспертов, «восстановим легче других», и его предполагалось воссоздать в прежнем виде975. Самые горячие споры разгорелись вокруг Гатчинского дворца. Предложения выдвигались очень разные, но ввиду его «военного» облика и связи с военной историей России все они сводились к созданию в нем военного музея или зала славы русского оружия. Меньше всех прочих пострадал Александровский дворец в Пушкине: внутри он был опустошен, но его фасад остался почти целым. Однако на фоне общего дефицита нетронутых зданий это обстоятельство, казавшееся преимуществом, превратилось в недостаток: на дворец стали претендовать самые разные учреждения. Пока еще шли споры о его будущем, у директора дворцов и парков города Пушкина Евгении Леонидовны Туровой появилась «спасительная идея»976: Александровский дворец мог бы стать центральным хранилищем для всех пригородных дворцов977. Прошло, однако, более года, прежде чем часть дворца отвели под хранение музейных экспонатов, возвращавшихся из эвакуации и найденных музейными сотрудниками в окрестностях Ленинграда.

Сразу после освобождения дворцов начались споры о принципах реставрации. Допустимо ли воссоздавать декор интерьеров по иконографическим документам, если оригиналы не сохранились? Или обновить интерьеры, т. е. заменить утраченные предметы другими, но близкими по времени и стилю? Все знали, что это вопросы на будущее, потому что самыми неотложными задачами были консервационные мероприятия, разминирование зданий и парков, обеспечение строительными материалами, строительной техникой, транспортными средствами и рабочими. Но главное – требовалось политическое решение в пользу восстановления дворцов.

После полного снятия блокады Ленинграда, 29 марта 1944 года, Государственный комитет обороны СССР принял постановление «О первоочередных мероприятиях по восстановлению промышленности и городского хозяйства Ленинграда в 1944 г.», в которое был включен и вопрос о «восстановлении городов Петродворец и Пушкин как мест отдыха трудящихся Ленинграда»978. Принятие решения о судьбе дворцов затянулось до ноября. Готовившие его проект Комитет по делам искусств и Комитет по делам архитектуры при Совнаркоме СССР по Пушкину, Павловску, Петергофу и Гатчине пришли к общему выводу: «установлено, что, несмотря на сильные разрушения, уцелевшие части дворцов и особенно их внутренняя отделка представляют большую ценность <…> Необходимо провести строительные работы по предохранению их от дальнейшего разрушения»979. В декабре при поддержке Комитета по делам архитектуры исполком Ленсовета, с самого начала отвечавший за восстановление дворцов, высказался за реконструкцию городов Пушкин, Петродворц и