Холод и яд - Виктория Грач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Фил прекрасно знал, что это лишь затишье перед бурей. Нож размеренно застучал под доске. Мать разделывала подтаявшую индейку сосредоточенно. И бросила между прочим риторический вопрос:
– Чем занимаешься? Опять в свои онлайн-стрелялки играешь, как обычно. От тебя зимой снега не допросишься. А помощи – так вообще никогда. Ещё и сегодня школу пропустил. Почему?
– У меня дела были, – буркнул Фил, переплетая пальцы в замок.
– Какие? Очередную игру тестировал? Вот позвоню отцу и попрошу отключить тебя от твоего аппарата жизнеобеспечения. А то где это видано: здоровый лоб, а уроки пропускает, как малолетка!
– Может, потому что я здоровый лоб, я могу сам решать, что мне делать, а что нет – не?.. – монотонно выдохнул Фил; хрустнули суставы. – И при всём желании выключить, ты не имеешь права. Прикинь, у нас там все задания!
Мама фыркнула. Филу показалось, что он в чёртовом Дне Сурка. Один и тот же диалог повторялся изо дня в день, из года в год. Сейчас нужно было ещё прийти отцу, налить себе виски, всем собраться в столовой – и тоже всё по новой. Фил – позор семьи, Фил не оправдывает надежд. Фил безответственный, глупый, всё портит.
Не слушая маминого негодования, Фил прошествовал к холодильнику и достал оттуда жестяную банку «Спрайта», хотя хотелось чего-нибудь покрепче и пожёстче. Мама зависла на мгновение. А потом нож так резко вонзился в индейку, что Фил плюхнулся на ближайший стул и застыл.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – мама произнесла это равнодушным, но чуть позвякивающим голосом.
Обернулась. Зрачки сузились до маленьких чёрных точек. Брови сдвинулись к переносице. Она напряжённо оглядывала его, а фитнес-браслет на левой руке, повёрнутой к Филу, отмерял её частый пульс.
– У меня у друга проблемы!
Мать хохотнула и принялась рассказывать о настоящих проблемах, которые довелось перенести ей. Фил осклабился в ответ. Никогда не понимал, какой смысл спрашивать, если слушать не будешь. Родители, как правило, задавали вопросы исключительно ради доказательства, что им жилось хуже и тяжелее. А он каждый раз исправно отвечал в надежде, что однажды его услышат.
В конце концов, раньше ведь мама его слушала.
– Его в тюрьму посадили.
Мать не услышала. Продолжила бубнить о голодовке в общежитии, о том, как скрывались во время отцовских проблем на юге и там выживали с огромными ценами. Как на отца пытались совершить покушение. Фил кивал, глотая газировку, и упрочнялся в вере, что справится без них.
Такого взрослого, как Ветров, им хватит.
– На свидание я сходил!
– Ха! – на это мама отреагировала и обернулась. – А другого времени не нашлось, чтобы с девушкой на свидание сходить? Или она слишком старше тебя?
– Моя одноклассница.
Мама вскинула бровь:
– Это что же за девчонка такая, что пропускать тебя уроки заставляет, а? Совсем невоспитанная, что ли? Я в её годы исправно ходила…
– В техникум, – едко продолжил Фил и сжал банку. – Прекрати, ма. Ты её вообще не знаешь! Если хочешь – это я её порчу. Предложил ей прогулять уроки, потому что вчера на неё напал наркоман…
– Я так и знала! Она ещё и с наркоманами тусуется! Замечательно! Что ещё ты мне преподнесёшь?
– Ма! – Фил взвился и с грохотом выбросил банку в мусорное ведро. – Прекрати! Ты меня вообще слушаешь? Такое ощущение, что ты слышишь только то, что тебе нужно! Меня это уже за-ко-ле-ба-ло! Хватит меня попрекать! Я взрослый человек и имею право самостоятельно распоряжаться своей жизнью.
– Не ори на мать! – от крика зазвенело в ушах; нож впился в деревянную доску. – Филипп Андреевич, тебя сегодня ждёт серьёзная беседа. Ты до восемнадцатилетия обязан нас слушаться. Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь соблюдать все мои требования. Я не для того рожала тебя, чтобы ты под заборами попрошайничал или работал дворником! Сегодня с тобой поговорит отец.
Фил даже бровью не повёл: как правило, отцу было не до проблем с сыном – у него на уме были одни лишь акции, деньги, прибыль и филиалы. Филу иногда казалось, что они с друзьями живут в разных мирах: Артемон постоянно с родителями (а после развода до десятого класса – с отцом) куда-то выезжал, болтал, развлекался; Варька говорила о родителях с нежностью и мягкой улыбкой; Витька горячо любил бабушку (пусть она и была суровой советской закалки и держала внуков в ежовых рукавицах) и постоянно таскал на обеды её стряпню; Машка с воодушевлением рассказывала об отце-скоропомощнике. А Фил в такие моменты думал, что у него и родителей-то нет: он не мог им довериться, не мог похвастаться тем, что они знают его вкусы, не мог показать фотографии из совместных поездок. Он мог рассказать лишь о дорогих родительских подарках, которые они дарили стабильно на Новый год и День Рождения.
– Тогда увидимся за ужином, – буркнул Фил и скрылся в комнате.
Он и не заметил, что город заволокло чернотой. В кромешной тьме кислотно-голубым мерцали электронные часы: 19:00. Пальцы почему-то подрагивали, а почти сошедший синяк заныл. Фил упал на кровать, отодвинув колонку, и зашёл в соцсети.
Отчаянно хотелось поговорить с кем-то, кто его поймёт.
Первым в этом списке понимающих был Артемон. И Фил очень жалел, что его не было рядом.
Второй была Варя, вытеснившая Виктора Зимина. Но Фил вдруг оробел и не посмел ни написать ей, ни позвонить.
Оставался Зимин. Фил набрал друга, и тот снял трубку рекордно быстро – спустя пару длинных гудков. Впрочем, положил трубку он так же быстро, не дав Филу и слова вставить: сказал о юбилее бабушки и предложил поговорить завтра.
«Завтра… – скривился Фил, глядя на чёрный экран. – Завтра меня может не быть. Сегодня четвертуют». Растёр лицо ладонями. Он не знал, что делать, куда кидаться, кому писать и звонить. Но самое главное: мысль о его вине никуда не делась, а стала ещё сильнее. «Если бы мы с Артемоном не дружили, если бы мои родители не были такими богачами, если бы…» – бездумно листал ленту Фил. «Если бы…» становилось всё больше и больше, они железными тисками сдавливали голову. Фил потёр висок и
