Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

И, промокнув лоб свежим полотенцем, услужливо предложенным адъютантом, довершил про себя собственные мысли:

«Ангельский характер у нашего государя — никого не желает обидеть. Мягко стелет. Но жестко случается при том спать. Вот и меня, бедного, загнал в угол — не приказывает, не грозится, а как бы по-товарищески увещевает. Я-де не снимаю вас с командования, а токмо о здравии вашем пекусь. Ну а вы, любезнейший, сами решайте, с достоинством вам уходить или, допустив другие непоправимые конфузы, быть снятым с позором… Нет уж, ваше величество, не поддамся на вашу, простите, уловку. Есть еще порох! А сего претендента я определю на такое место, чтобы польза от него происходила наивысшая, а коль случится виктория, лавры ее обошли бы стороною сего и так заласканного славою военачальника».

Приказ по армии фельдмаршал подписал следующий: «Я определяю генерала от инфантерии князя Багратиона начальником главного корпуса армии и предписываю генерал-лейтенанту Эссену Третьему состоять в команде его, а ему, генералу от инфантерии князю Багратиону, находиться на гауптквартире в рассуждении старости моих лет, а теперь и слабости моего здоровья, от которых я движимого исполнения делать не в состоянии и могу употребить его в надобных случаях для осмотров и прочее…»

По существу, сие было как бы передача армии. Багратиону вменялось находиться в главной квартире и исполнять все обязанности главнокомандующего, включая смотры войск. Но, кроме этого, ему особо вверялось командование главным корпусом и одновременно налагались обязанности и начальника корпуса резервного. То есть тылового, поскольку им формально командовал генерал-лейтенант Эссен третий, теперь переходивший под начало Багратиона.

Один во всех лицах! Так кто же он на самом деле? А это как посмотрит фельдмаршал, когда придется спросить за какую-либо неудачу. Случится туго — послать Багратиона в переднюю линию, где место главного корпуса. А запахнет успехом — тотчас спровадить в тыл: что там у вас, генерал, в резервном корпусе, во всем ли порядок?

Июль месяц был уже на исходе. До сих пор на настоятельные требования царя перейти Дунай и развить решительное наступление в направлении Болгарии князь Прозоровский отвечал: готовим переправу, ждем, когда высохнут дороги. Ныне и переправа оказалась наведенной, и солнце превратило еще недавние топи от разлива реки в твердый наст, по которому во все стороны скачи верхом и тащи за собою многопудовые пушки. Для верности главнокомандующий приказал выслать на противоположный дунайский берег эскадрон кавалерии, чтобы примять там высокий тростник, мешавший переправе.

И вот войска зашевелились. Армия снялась со стоянки и устремилась через Дунай. Каждому нашлось дело. Впереди всех — казаки Платова, за ним пехота Милорадовича, в подкрепу — полки, переданные Ланжерону. Одному Багратиону следовало отправляться прочь от передовой линии, в глубокий тыл, выполняя отнюдь не спешное и в высшей степени какое-то надуманное указание главнокомандующего.

Фельдмаршал князь Прозоровский оказался с передовыми частями уже на том, вражеском, берегу, супротив турецкой крепости Мачин. Но последние силы Александра Александровича были уже на исходе. Далее даже в коляске он ехать не мог, и на третьи сутки его настигла смерть.

Узнав о происшедшем, Багратион возвратился в Голац, где продолжала находиться главная квартира. И как генерал, старший по званию, принял командование армией. Тут же, разбирая бумаги фельдмаршала в поисках плана кампании, Петр Иванович обнаружил царский пакет. Он сам привез этот пакет вкупе с другим, личным письмом императора. Письмо тогда Прозоровский прочел, а вот пакет не вскрыл. Почему же?

Сломав печати, Багратион обнаружил монарший указ о назначении его главнокомандующим Молдавской армией взамен направляющегося на лечение в пределы России фельдмаршала князя Прозоровского. Увы, не пожелал старый воин расстаться с высокою должностью — и расстался с жизнью…

Делать было нечего — приходилось принимать главное командование на марше, хотя Багратион уже буквально за несколько дней успел узнать о плачевном состоянии войск. В полках не хватало обмундирования, фуража и продовольствия, среди солдат было немало больных.

Думал ли предыдущий главнокомандующий о чем-либо важном наперед? Оказалось, нисколько. Плана кампании не существовало ни в законченном виде, ни даже в набросках. Распоряжений о магазинах для снабжения армии, уже оказавшейся на другом берегу Дуная, — никаких. Да и собственную судьбу не сумел по-разумному расчесть сей воитель — мог еще прожить, коли думал бы не о корысти, а лишь о пользе отечества. Да только как не умел беспокоиться о солдате, так бездумно, лишь в рассуждении чиновного престижа, проворонил и собственную жизнь.

Что же теперь досталось ему, Багратиону? В памяти возникли слова государя, которые он произнес, — направляя его в Молдавию:

— Я ожидаю и надеюсь в скором времени получить от вас донесение из-за Дуная.

Взор Александра Павловича был ласков, но при этом, как в большинстве случаев, непроницаемо-загадочен. Хотелось возразить: «Ваше величество, направлять донесения на высочайшее имя — обязанность главнокомандующего. Я же, согласно вашему рескрипту, командируюсь лишь в распоряжение фельдмаршала, коему вами вверена Молдавская армия и от коего зависит моя дальнейшая участь».

Однако ласковая улыбка, не сходившая с губ государя, помешала произнести вслух уже заготовленные слова. Тем более что Александр Павлович, откланявшись, еще раз повторил:

— У меня все надежды на вас, князь Петр Иванович. Так что с Богом!

И вот теперь то напутствие, что прозвучало из уст царя, — в его указе: «Я ожидаю ваших донесений из-за Дуная». И дата: «Тридцатого дня месяца июля…» Выходит, царь рассчитывал на благоразумие старого фельдмаршала, надеялся, что тот добровольно уйдет в отставку и вручит новому командующему уже заранее заготовленный императорский указ. Но даже царь — только предполагает, а располагает людскими замыслами и судьбами Бог…

По всем полкам и батальонам мгновенно распространилась радостная весть: герой и краса всех российских войск князь Багратион — отныне главнокомандующий!

Генерал-лейтенант Милорадович протянул руку:

— Почту за честь, князь, быть под вашим началом. Еще с Италии зародилась наша боевая дружба. Хотя, признаться, не обходилось и без соперничества.

— У нас с вами, Михаил Андреевич, один крестный отец — Суворов, — ответил Багратион. — Сию дружбу, рожденную под его благословенной сенью, он и завещал нам обоим беречь, как честь собственную.

«Ты же, князь, первый меня обскакал, — пронеслось в голове Милорадовича. — Вон только прибыл на молдавский театр — а уже главнокомандующий! И полного генерала ранее меня получил. Я же — старее тебя по чину: ты еще в полковниках ходил, когда я заслужил первый генеральский чин. Кому ж, как не мне, а то, скажем, генерал-лейтенанту Ланжерону, командовать Молдавскою армией? Ты — со стороны. Мы же здесь против турок не один год воюем. Ну ладно, бойкость и прыткость, особливо отмеченные при дворе еще покойным императором Павлом, тебе, князь Петр, еще отрыгнутся. Не знаю, как Ланжерон, а я под тобою долго ходить не собираюсь».

Что-то запало в душу Петра Ивановича, когда он усмотрел, как внезапно потух живой огонек в глазах давнего друга-соперника. «Знаю, самолюбив он, — сказал себе князь. — Но не до такой же степени, чтобы самолюбие сие явилось противником общего блага?»

— Обещаю, Михаил Андреевич, после первого же дела ходатайствовать о вас пред государем, — произнес вслух Багратион. — Ваша редчайшая храбрость всегда была и, надеюсь, будет и впредь выше всяких громких похвал.

Марш Молдавской армии, заданный ей новым главнокомандующим, явился неожиданностью для многих командиров корпусов, полков и батальонов. Войска двигались так стремительно, что не встречали на своем пути сколько-нибудь серьезного сопротивления — янычары визиря спешно отступали. И только единственными очагами сопротивления оказывались крепости — Мачин, Гирсов, Кюстенджи, Силистрия.

Гарнизон Мачина сдался без боя — более трехсот янычар попали в плен, захвачено тринадцать орудий. Корпус Маркова и казаки Платова следом вошли в Гирсов, а затем обложили Кюстенджи.

Багратион, бывший в корпусе Маркова, потребовал через парламентера безоговорочной капитуляции. В ответ — выстрелы со стен цитадели. Тогда главнокомандующий приказал подтянуть тяжелые орудия и открыть огонь. Над бастионом показался белый флаг: сдаемся! Однако турки поставили условие: не хотим в плен, дайте нам возможность уйти в Варну. В ответ требование Багратиона: сложите оружие и ступайте на все четыре стороны, но поклянитесь на Коране, что более не станете воевать против русских.