Милосердие солнца - Юлия Июльская

прятала взгляд, полный тепла и любви. И всё же ждала, не говорила, не подходила. Только руку протянула — коснись.

И он коснулся. Осторожно. И это было касание солнца, жизни и всего лучшего, что только может существовать в подлунном мире. Это было её касание. Так лишь она умеет.

— Но как… — спросил он. И добавил: — Неважно.

Сгрёб её руками и прижал крепко-крепко. Вдохнул её запах. Зарылся в её волосы. Почувствовал её ладони на своей спине. Она обнимала так же крепко. Она ждала этого так же сильно. Он чувствовал. Так, как может только она, так, как она порой позволяла ему чувствовать. И это смело его разум, стёрло весь мир, оставив только их двоих.

— Ты не ушёл, — шепнула она и шмыгнула носом. Плачет. Тогда он понял, что и сам пропитал слезами её плечо. Даже не заметил.

— Как я мог?

— Ты такое любишь, — усмехнулась она и отстранилась, посмотрела ему в глаза. Он бы отдал и тысячи жизней за этот взгляд.

— Я должен был завершить то, что мы начали.

— И я пришла с этим помочь, — улыбнулась она, и его взгляд приник к её губам. Как же он изголодался по ней. По её любви, по её теплу, по жизни рядом с ней.

Иоши, не пытаясь сдержать порыв, поцеловал её. А она — его. И он бы тысячи вечностей не отпускал её, если бы не почувствовал в ноге резкую боль.

— Норико! — Он обернулся — кошка спокойно точила когти о его ногу. — Я что, на дерево похож?

— Нет, но мне надоело ждать. Я хочу услышать, что случилось и почему вокруг меня теперь столько мертвецов.

— Всего два, — сказала Киоко, с улыбкой глядя на неё.

— Всего? У нормальных ёкаев все друзья живые.

— Я сама не знаю, что случилось, — призналась Киоко. Иоши помог ей опуститься на пол и сел рядом, не выпуская её рук. Боясь, что это видение, которое растворится, стоит разорвать прикосновение. — Я умерла, но моя ками, она как будто… Я могу делать с ней что угодно. Чувствую так же хорошо, как чувствовала ки.

— Ни одна смертная душа не может обрести плоть в этом мире, Киоко. Разве что ты сама не вплела в неё ки, беря у самого мироздания. Но это попросту невозможно.

— Я не знаю, — повторила она. — Это всё неосознанно происходит, я чувствую, хотя и не совсем понимаю.

— Я тоже не совсем понимаю. — Норико уселась напротив них.

— Я совсем не понимаю, — признался Иоши.

— После смерти я встретила богов. Ватацуми и Инари. И Каннон там была.

— Каннон? — Норико подалась вперёд. — Она что-то говорила обо мне?

— Велела найти тебя после того, как отвела к Аматэрасу.

— Аматэрасу? — теперь удивился Иоши. — Ты видела само солнце?

— Была в её пещере.

— Она выжила? Нам ждать рассвета? — хмуро спросила Норико.

— Она чудесная, — улыбнулась Киоко.

Иоши и Норико переглянулись. Он увидел в жёлтых глазах отражение собственного недоумения.

— И она дала мне это. — Вытащив из-за спины цуруги, Киоко аккуратно уложила его на колени. Иоши не выдержал, коснулся клинка, узнавая в нём утерянную реликвию дворца.

— Меч, сокрушающий тёмные души чудовищ… — тихо произнёс он то, что так часто говорил о Кусанаги его отец.

— Мне не сказали, что с ним делать. Только найти Норико, вернуться с ней сюда и… всё. Каннон пообещала, что дальше мы всё поймём.

Норико фыркнула и недовольно махнула хвостом.

— А она не сказала, что делать, если мы всё же ничего не поймём?

— К сожалению.

— Я знаю, для чего нам — тебе, Киоко, — нужен Кусанаги.

Они обратили взгляды к нему. Киоко — удивлённый, Норико — полный недоверия.

— То, что Норико пытается отыскать, то, что отравляет Иноси, — а возможно, и всю Шинджу, — и есть тёмная душа. Возможно, мертвец, покинувший Ёми.

— Мертвец, не дошедший до Ёми, — поправила Норико. Теперь она выглядела решительной, она всё уже поняла. — Онрё. Нам нужно убить онрё.

* * *

В Юномачи царил хаос. Кунайо-доно сильно преуменьшал бедственность их положения. Город был осаждён со всех сторон. Сообщения передавались исключительно благодаря ёкаям, способным выбираться ночью незамеченными. Хотя враги учились на своих ошибках, и многие попадали в плен. Что там с ними делали — только богам известно. Хотэку думать об этом не хотел.

— Есть полные сведения о том, кто за этим стоит, помимо дзурё провинции Кекухоку?

Они всё ещё не знали размеров этой беды.

— Мы над этим работаем, — скупо ответил даймё.

— Нужно понять, не готовится ли атака на другие города области. И на другие области. Что рёкан?

— На него иногда совершают набеги, но наши пока держатся. Там уже не рёкан, а жилище ёкаев. Они так и не захотели переселяться в город.

Он свернул карту и, убрав её в сторону, впервые поднял на Хотэку глаза, не избегая прямого взгляда. Кунайо-доно, всегда спокойный и собранный, всегда ко всему готовый, даже к тому, что всё пойдёт не по плану, сейчас выглядел усталым и опустошённым. И всё же решимость в нём осталась, опускать руки он не собирался — иначе это не был бы Кунайо-доно.

— Я вам так скажу, Хотэку-сама: я ёкаев люблю не меньше, чем своих людей, но они и правда те ещё чудовища. Прошлую атаку знаете как отразили? Давайте присядем. Пока ночь, я вам расскажу. Сам только вечером отчёт получил. Всё же лучше таких держать близко: нужно быть безумцем, чтобы обзаводиться подобными врагами.

* * *

Рэй вздохнула и ещё раз повторила:

— Нет, отец, ты останешься здесь. Ты ещё не посчитал, сколько продуктов надо закупить. Вот посчитаешь, дашь список…

— Дочка, если нас сожгут, уже некому будет продукты покупать.

— Ты видел, с кем мы живём?

— Кто у нас живёт, — поправил отец.

— Ты всё ещё в это веришь? Таких постояльцев уже никуда не выселишь. Хотя я бы и не пыталась, пока платят исправно… Но кормить их чем-то надо.

— Исихара Рэй, ты помнишь, что это всё ещё мой рёкан? Как я могу сидеть над бумагой и числами, когда на нас несётся полк самураев?

— Исихара Цутому, — передразнила она отца, — ты помнишь, что я твоя дочь, уже пережившая одну войну, и достаточно умна, чтобы оценить угрозу? Я предупредила кого надо, собрала ёкаев, Мизуки вообще от радости голову потеряла…

— Надеюсь, нашла?

— Изэнэджи нашёл. На кухне.

— Опять в корзине с рисом? Сдаётся мне, ничего она не теряется, уж больно далеко до кухни лететь.

— Так потому и теряется, — вздохнула Рэй. — Только вернее, пожалуй, сказать «не голова, а тело». Пока грызёт сухие зёрна, она просто забывает, где его оставила.