Корнеслов - Дмитрий Вилорьевич Шелег
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марфа, что-то бурча себе под нос, снова начала загибать пальцы и спросила у доктора:
– А почему же ребенок до 21 года летает больше, чем после 25 лет? С 5 лет до 21 года – 16 лет, а с 25 лет до 31 года только 6 лет!
Доктор невозмутимо ответил:
– Так он же в это время учится летать. А 21 год – это возраст совершеннолетия. Это возраст, когда уже он со вершино летает – наравне с вершинами летает. Возраст совершенно летия.
* * *
Дверь в кабинет открылась, и вошел сутулый мужчина в возрасте.
Сняв с головы котелок, он удивленно посмотрел на всех:
– Позвольте, а что тут происходит?
Доктор занервничал и прошмыгнул мимо него в открытую дверь, по пути сунув в руку пенсне и выкрикнув:
– Был осмотр пациента! У него двусторонняя пневмония! Требуется постельный режим!
Мужчина закричал на него:
– Алексашка! Ты снова за старое взялся! – И обратился к «посетителям»: – Вы уж простите его. Сумасошедший он – Александр Оленев. Прижился тут, вот и куролесит пред незнакомыми. Местные-то его давно уже отучили…
Куролесить – это необычное слово не имеет ничего общего ни с курицами, ни с лесом. Образовалось оно на базе греческого «kuri eleeson», что переводится как «господи помилуй». Действительно, во многих церковных песнопениях и молитвах на греческом языке многократно повторяются слова «курилеисон». И именно отсюда они попали в речь простых русских людей, которые, не вполне понимая их смысл, временами использовали их совсем неуместно. Так и появилось слово «куролесить», значение которого уже никак не было связано с молитвами, и значило оно «вести себя странно, необычайно, как не в своем уме».
Мужчина представился:
– Меня зовут Александр Дмитриевич Прозоров, я местный доктор.
* * *
Теперь уже настоящий доктор осмотрел и прослушал Тимофея и сделал свое заключение:
– Боль в груди, когда вы дышите или кашляете. Кашель с мокротой. Одышка. Усталость. Температура тела ниже нормальной, что характерно для возрастных больных. У вас, батенька, двусторонняя пневмония. И как следствие – постельный режим.
Тимофей разочарованно посмотрел на Тихомира и Марфу.
* * *
Доктор подошел к окну:
– Вон он, «доктор» ваш, по двору летает.
* * *
Тихомир посмотрел в окно на рыжего Алексашку, который бегал, размахивая привязанными к рукам крыльями.
Эпизод 4. Стоять лежанием
2 июля 1862 года, Старая Ладога
Порешили так: Тихомир и Илья пойдут в разведку – искать оказию до Новой Ладоги. А Марфа с Петром останутся подле Тимофея.
* * *
Тихомир так, чтобы никто не видел, передал Марфе бархатку с Матрешкой.
Марфа понятливо кивнула ему в ответ, а про себя улыбнулась: доверяет!
* * *
Тимофей печально сказал:
– Ну что ж, придется мне полежать.
Марфа погладила его по руке:
– Лишь бы поскорее выздоровел.
Тимофей улыбнулся:
– Хочешь, расскажу тебе про стоять лежанием.
Марфа заинтересованно закивала.
Тимофей начал:
– Немец говорит lager, и мы за ним так же – лагерь. Немец скажет: «Русский язык так беден, что не может выразить слова lager и вынужден его заимствовать от нас». И он прав, потому что везде в наших выражениях найдем этому подтверждение. Мы, составляя свои выражения по немецкому языку, говорим: разбить лагерь, стать лагерем.
Марфа спросила:
– Но откуда немец взял слово свое лагер?
Тимофей объяснил:
– От глагола liegen или legen. Но глагол этот и корнем, и значением пошел от нашего лягу, лежу, положу, полагаю. Получается, что немец под своим словом lager понимает нечто лежащее. Мы не произвели этого слова от лежу, а говорим стою и стан. Наш глагол стоять единокоренной с немецким stehen. Таким образом, корень у нас общий и только окончания различны. Но не окончания, а корни содержат в себе значение! По корням надобно судить о разуме слов. Почему немецкое, от славянского же происходящее lager, мы предпочитаем нашему стан? И для чего мысля не по-своему, а по-немецки, вместо стоять станом говорим стоять лагерем? Ведь это по мысли слов – стоять лежанием! Навык, конечно, ко всему может приучать, но надлежало бы от него отвыкать там, где он укоренился от отсутствия рассудка.
Марфа попросила:
– Давай еще про немцев.
Тимофей призадумался на минуту и продолжил:
– Немецкое schrank значит шкаф, в который для сохранения ставятся или кладутся какие-нибудь вещи. Следовательно, по употреблению он не что иное, как хранилище. Немецкий язык не показывает, откуда это слово произошло. Поищем с тобой коренное значение в славянском языке. Немец произносит шранк, но буквы ch иногда выговариваются как наше х. Например, в их словах lachen – лахэн, machen – махэн. Итак, без всякой перемены букв оно может быть произносимо как схранк. Тогда выйдет по-славянски хранилище. Но что иное их schrank, как не хранилище?
Немец говорит granze – граница, межа, рубеж, предел, и он же в одинаковом смысле употребляет глаголы begranzen от granze и beschranken от schrank, которые означают ограничить. Из этого следует, что их слова granze и schrank, невзирая на большую разницу в ветвенном значении – граница и шкаф, – должны иметь сходство в коренном смысле.
Мы уже знаем, что schrank от нашего хранить. Теперь рассмотрим с тобой слово granze. Немцы и мы за ними говорим, что наше слово граница взято из их языка. Но чем они это докажут? А я, напротив, утверждаю, что их granze взято от славянского.
И вот мои доказательства. Славянское граница, по-настоящему храница, происходит от хранить, равно как и слово хрань, произносимая грань. Слово граница означает пределы всякой поверхности или земной площади, а слово грань – пределы тела, особливо драгоценных камней.
Мысль эта естественная, потому что всякие пределы по своей сути, конечно, хранители того, что в них содержится. Таким образом, пределы тела справедливо называем мы гранями, а пределы поверхности – границами, или по-старому – хранями и храницами.
Немецкий язык не сблизит своих слов schrank и granze, не выведет, почему глаголы beschranken и begranzen означают одно и то же. Славянский, напротив, сближает их и показывает как происхождение от одного корня или понятия хранить, так и единство их коренного значения, невзирая на великую разность ветвенного.
Но когда слово на одном языке вместе с ветвенным значением показывает и коренное, а на другом языке коренного не показывает, то неоспоримо, что слово принадлежит первому из языков – славянскому.
Марфа снова попросила:
– Если не устал, то я бы еще про
