Горы дышат огнем - Веселин Андреев

что они чего-то не могли поделить. Да и что им было делить? Разве только предназначенные им пули? И, даже состарившись, они будут говорить друг другу колкости при каждой встрече и тем не менее вместе попивать водочку...

Почему всегда, вспоминая об апостолах той осени, я мысленно возвращаюсь к коммунистам Радославова?

Может, потому, что они, самые старшие по возрасту, были мне особенно симпатичны? Или потому, что партийные руководители в других местах: бай Кольо — в Пирдопе, Коце — в Лыжене, Ангел — в Миркове — активно вели работу и не было необходимости часто встречаться со всей группой? Или потому, что в других селах юноши горели нетерпением и с первого же слова выполняли наши поручения? А в Радославове разговоры были долгими. В ходе этих разговоров люди, в сущности, преодолевали самих себя, обретали веру. Да и само село было более трудным. Более зажиточное, а потому немного реакционное... И села были, как люди...

Когда они спорили друг с другом, это было замечательно: они тщательнейшим образом обсуждали все дела, так что я мог уловить все оттенки их мыслей и хорошо представить себе участников диспута...

— Оставь ты его! Во времена существования блока он был полевым сторожем!

— Ну и что? Ты на человека смотри! Земледелец. Когда это было?

«Не такая уж это большая должность — полевой сторож!» — думал я, хотя при каждой смене правительства за это место шла борьба. Бай Петр, которого в свое время этот человек преследовал, был против привлечения его к нашей работе. Бай Иван, не испытавший таких преследований, потому что его в то время здесь не было, считал, что с этим человеком можно поговорить.

— Слушай, а учитель кажется мне неплохим человеком, скажу я тебе. Славный малый, и башка у него варит! — замечает бай Христо.

— Варит... Башка у него варит, где бы найти местечко потеплее! Увидишь ученого — гони прочь! — решает бай Гецо.

— Смотри как ты заговорил. Вон молодой товарищ какой ученый... а раньше нас пошел в горы.

Бай Гецо наверняка покраснел. Он осекся и хлопнул меня по спине:

— Этого ты оставь, это же гайдук!

— Хорошо, хорошо, а как все-таки с учителем? — спрашиваю я.

— Я так понимаю: надо поговорить с ним по-человечески, по-хорошему... — предлагает бай Христо.

Дошли до какого-то влиятельного, зажиточного «земледельца».

— Да разве я к нему не подходил? — вскочил Петр Данчев. — Убегает, как баран, которому попала колючка под хвост...

— Видишь ли, Петр, конечно, хорошо бы было, но правда и то, что очень уж он боязливый! — мягко говорит бай Христо.

...Позже этот человек сблизится с нашими. Он помогал, но при этом все время испытывал страх и говорил: «Вам этого не понять. В вашей партии народ отчаянный. В нее вступают только те, кто не боится ни побоев, ни пуль. А мы так не выдержим...»

— Это правда, — отзывается бай Иван, — но есть здесь кое-что и другое. Ему хочется знать, что думают лидеры партии, к которой он принадлежит...

— Да это известно! Эти лидеры идут за царем, как лисица за бараном! — уверенно заявляет бай Петр. (Вы скажете: пришло на ум сравнение, как же не использовать? Дело в том, что он его придумал и даже уточнил, кто лиса, и так далее...) Понимаю еще, если б у них была какая-нибудь организация, а то что ему ждать?

— Честный ли он человек? Антифашист ли он душой и сердцем? Тяготеет ли он к нам? Помогите ему, чтоб и он помог нам. Будто мы сами не знаем, что такое страх!

— Оно, конечно, так, — смягчился бай Петр.

Об одном они думали, что он их может выдать; с другим у бай Петра были старые счеты, которые он не мог забыть; третьего, пожалуй, можно было бы и привлечь, но с какой стороны к нему подойти?.. Социал-демократов не оказалось («у тех работа уже давно заглохла»). А когда я упомянул о звенарях[78], бай Петр сказал:

— Что ты, Андро? Откуда в нашем селе звенари? Вот звонарей — этих у нас сколько угодно! — добавил он с большим удовольствием.

И опять началось. Обсуждались кандидатуры тех, кто отошел в разное время от активной работы в партии, но сохранил свои убеждения (хотя на таких наши были очень злы). Обсуждались «земледельцы», «пладняры»[79], беспартийные. Эти много повидавшие на своем веку люди провели двадцать лет в политической борьбе, но и их опыта не хватало сегодня, когда платформа стала намного шире и достаточно было одного: бороться с фашизмом. И все же они принимали в расчет десять — пятнадцать человек, — значит, были люди, которые могли бы войти в Отечественный фронт.

Отечественный фронт существовал.

Существовал он и там, где патриоты еще действовали с оглядкой, но уже вели работу в своем кругу.

Существовал он и там, где люди уже были действительно активом фронта, но не хотели еще входить в какую-то организацию.

Я уже не говорю о селах, где были созданы комитеты[80].

В жизни все было намного сложнее и многообразнее, иногда даже трудно поддавалось определению — совсем не так стройно, как некоторые представляют это сейчас задним числом. Из некоторых воспоминаний создается впечатление, будто люди толпами шли записываться в Отечественный фронт. Если бы так было! Но человек, не знакомый с теми днями и поверивший подобным заявлениям, вправе спросить: «В чем же тогда заключалась сложность вашей борьбы?..»

— Ну и тяжелая же это работа, Андро! — вздыхает бай Гецо. — Ведь каждого надо прощупать... А потом смотришь — вдруг кто-нибудь тебя и обгадит...

— Так это известно наперед! — воскликнул бай Петр. — Того и гляди, как бы он тебе кровь не пустил!

— Да ведь если и есть легкая и чистая работа, то ее уже присвоили себе попы, — замечает бай Христо.

Бай Ивана, кажется, опять мучит проклятая язва, и ему не до шуток:

— Слушай, так мы можем проговорить и до утра. Я знаю одно — опять все ляжет на нас. Надо готовиться, и все!

Эти слова, может, звучали изоляционистски (какой там Отечественный фронт! Партия — это все!), но, по существу, они были верны: главную тяжесть борьбы несли коммунисты. Таким же было и положение в мире: второй фронт когда-нибудь откроют, но пока Советский Союз напрягал все свои