Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров) - Генрик Сенкевич

— Я пойду, отец, — не червонцев искать, а славы молодецкой!

— Ты после меня второй атаман, а хочешь идти? Ты скоро и первым атаманом будешь над казаками, над добрыми молодцами, потому что ты не боишься Еремии. Иди, сокол, иди, а потом проси чего хочешь. Ну, теперь я тебе скажу вот что: если б ты не пошел, я пошел бы сам, да мне нельзя идти.

— Вам нельзя; если б вы пошли, казаки загалдели бы, что вы спасаете свою шкуру, и разбрелись бы по свету, а если я пойду, это придаст им храбрости.

— А людей тебе много дать?

— Я не возьму много; с небольшой ватагой легче скрываться Дайте пятьсот человек, и я головой ручаюсь, что достану вам "языка".

— Так иди сейчас же. В Каменце из пушек стреляют от радости, на спасение ляхам и на погибель нам, невинным.

Богун ушел и тотчас же стал готовиться к дороге. Казаки его, по своему неизменному обычаю, пили вмертвую, "покуда смерть не угомонит"; он пил наравне со всеми, наконец, окончательно ошалел, приказал выкатить бочку дегтя и, как был, в бархате, атласе, так залез в нее, окунулся с головой раз, другой, третий и крикнул:

— Черен я теперь, как темная ночь! Не увидят меня ляшские очи.

Он вскочил на коня и помчался вперед, сопровождаемый своим отрядом.

А пан Скшетуский тем временем дошел до Ярмолинца и, встретив там отпор, немилосердно покарал несчастных горожан, пригрозил немедленным прибытием Еремии и остановился на ночлег.

Вечером он сказал своим товарищам:

— Покуда Бог помогает нам. Мне кажется, что нас действительно считают за авангард князя, но нам нужно подумать, как бы не разгадали нашу тайну.

— Долго еще мы будем так ходить? — спросил Заглоба.

— Пока не разузнаем намерений Кривоноса.

— Ведь так мы и битву прогуляем, не попадем к своим.

— Очень может быть.

— Это мне не нравится. Правда, досталось казакам под Константиновом, да мало. Руки так и чешутся…

— Может быть, вам придется здесь драться больше, чем вы рассчитываете.

— Как так? — не скрывая тревоги, спросил пан Заглоба.

— В любой момент мы можем наткнуться на неприятеля и хотя пришли сюда не за тем, чтобы оружием преграждать ему дорогу, в случае нападения должны будем обороняться. Но возвратимся к делу: нам нужно обойти побольше селений, чтобы о нас одновременно говорили в разных местах, бунтовщиков карать без пощады, навести побольше страху и повсюду распускать о себе молву. Поэтому, я думаю, нам надо разделиться.

— И мое мнение таково, — согласился Володыевский, — у страха глаза велики, и те, которые убегут к Кривоносу, будут говорить о сотнях тысяч.

— Вы здесь командир, — сказал Подбипента, — распоряжайтесь как знаете.

— Я пойду на Зинков, к Солодковцам, а если можно, то и дальше, вы пан наместник Подбипента, идите прямо на юг, ты, Володыевский, поедешь под Купин, а пан Заглоба в Збруч под Сагановом.

— Я? — переспросил пан Заглоба.

— Вы. Вы человек умный и изобретательный; я рассчитывал, что вы охотно возьметесь за это дело, в противном случае я поручу его вахмистру Космачу.

— О, нет, нет! — крикнул Заглоба, которого внезапно осенила мысль, что он будет начальником особого отряда. — Если я и спросил вас, то потому, что мне жаль было расставаться с вами.

— Да хорошо ли вы знакомы с военным делом? — спросил Володыевский.

— Хорошо ли знаком? Вы еще на свет не родились, а я уже водил отряды побольше этого. Целый век я прослужил в войне и до сих пор служил бы, если б не проклятый заплесневевший сухарь, который застрял у меня однажды в желудке да и просидел там три года. Пришлось за лекарством ехать в Галату… ну, об этом путешествии я расскажу вам подробно как-нибудь, а теперь мне пора в дорогу.

— Поезжайте и распространяйте повсюду слух, что Хмельницкий побит, что князь недалеко. Разный сброд в плен не берите, но если встретите кого-нибудь из-под Каменца, то старайтесь захватить таких, что могли бы дать сведения о Кривоносе.

— Пусть хоть сам Кривонос выедет навстречу, достанется ему от меня на орехи! Не бойтесь, пан Скшетуский, я научу бунтовщиков плясать под мою дудку!

— Через три дня мы съедемся вновь в Ярмолинцах, а теперь — каждый в свою сторону. Людей своих берегите!

— Через три дня в Ярмолинцах! — повторили Заглоба, Володыевский и Подбипента.

Глава VI

Когда пан Заглоба остался один во главе своего отряда, он почувствовал себя как-то неловко; ему стало просто страшно. Дорого бы он дал, чтоб увидеть около себя Скшетуского, Володыевского, даже пана Лонгинуса, которыми он в глубине души восхищался и в присутствии которых чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Шляхтич некоторое время ехал впереди в угрюмом молчании, боязливо осматриваясь по сторонам и мысленно перечисляя все опасности, которые могли встретиться на его пути.

— Все-таки веселей было бы, если б тут был кто-нибудь из них, — ворчал он. — Всякому человеку Бог дал свое, а эти трое, должно быть, родились пиявками: до того они охочи до человеческой крови. Они на войне себя чувствуют, как другой в хорошей компании за чаркой меда, как рыба в воде. Хлебом их не корми, только бы драться. Брюхо у них легкое, рука тяжелая. Видал я Скшетуского в работе… Господи, как он саблею машет!.. Да что и говорить, любимое занятие! А этот литвин, что за неимением своей головы ищет три чужие? Ему все нипочем, ничего в грош не ставит. Этого карлика Володыевского я меньше всех знаю, но думаю, что и он тоже птица не последняя… вот хоть бы под Константиновом, например. К счастью, он идет недалеко от меня. Не присоединиться ли мне к нему? Если я знаю, куда мне идти, пусть меня назовут татарином.

Пан Заглоба почувствовал себя таким одиноким, что чуть не заплакал.

— Да, да! У всякого есть кто-нибудь близкий, а у меня кто? Ни друга, ни отца, ни матери. Сирота я, вот и все!

В это время к нему приблизился Космач, вахмистр.

— Пан комендант, куда мы идем?

— Куда идем? — повторил пан Заглоба. — Что? Вдруг он выпрямился в седле и закрутил ус.

— В Каменец, если будет моя воля! Понимаешь, пан вахмистр?

Вахмистр поклонился и в молчании отъехал назад, недоумевая, почему рассердился пан комендант, а пан Заглоба бросил вокруг еще несколько грозных взглядов, потом успокоился и продолжал дальше:

— Если я пойду на Каменец, то позволю дать себе сто палок по пяткам по турецкой моде. Тьфу! Тьфу! Если б кто-нибудь из них был здесь, я чувствовал бы себя лучше. Что я буду делать со своими людьми? Ей-Богу, я предпочитал бы остаться в одиночестве, тогда по крайней мере, изобретательность является. А теперь нас слишком много для того, чтобы спрятаться, и слишком мало для обороны против врага. Очень глупая мысль пришла в голову Скшетускому — разделить отряд. Ну, куда я пойду? Что за мною — я знаю, а кто мне скажет, что впереди, и кто поручится, что там какой-нибудь черт не поставил ловушки? Кривонос и Богун! Хорошенькая парочка! Чтоб их черт ободрал! Сохрани меня, Боже, по крайней мере, от Богуна. Вон Скшетуский ищет встречи с ним — исполни лучше его молитву! Я желаю ему того, чего он сам себе желает, недаром мы друзья, аминь. Дотащусь как-нибудь до Збруча и назад в Ярмолинец, а "языков" приведу им больше, чем они сами желают.

Космач вновь подъехал к нему.

— Пан комендант, там за пригорком какие-то всадники.

— Пусть убираются к дьяволу!.. Где? Где?

— А вот там, за горою. Следы видны.

— Войско?

— Кажется, что войско.

— Пусть их волки съедят! А много их?

— Неизвестно, далеко. Если мы укроемся за скалами, то нападем на них врасплох; другой дороги им нет. Если их много, то пан Володыевский недалеко; он услышит выстрелы и прискачет на помощь.

Пана Заглобу охватила внезапная отвага. Может быть, это было проявлением отчаяния, может быть, надежда на помощь пана Володыевского. Шляхтич взмахнул обнаженной саблей, грозно оглянулся вокруг и воскликнул:

— Спрятаться за скалы! Мы нападем на них врасплох. Покажем этим негодяям!..

Опытные княжеские солдаты тотчас же повернули к скалам и в мгновение ока установились в боевом порядке, готовые к нападению.

Прошел час; наконец, издали послышался шум приближающихся людей; эхо доносило напевы веселых песен; еще немного, и послышались звуки скрипок, дудок и бубнов. Вахмистр приблизился к пану Заглобе.

— То не войско, пан комендант, не казаки. То свадьба.

— Свадьба? — спросил Заглоба. — А вот я им покажу свадьбу. Он пришпорил коня, солдаты выехали за ним и установились в порядок на дороге.

— За мной! — громко крикнул Заглоба.

Солдаты помчались рысью, потом галопом, обогнули скалу и остановились перед кучкою людей, донельзя перепуганных их появлением.

— Стой! Стой! — раздалось с обеих сторон.

То была действительно свадьба. Впереди верхом ехали торбанист, скрипач, все немного пьяные, но тем не менее наигрывающие веселые танцы. За ними следовала новобрачная, красивая девушка, в темном жупане, с распущенными по плечам волосами. Ее окружали подруги, и все эти девушки верхом на лошадях, убранные полевыми цветами, издали походили на красивых казаков. В другом ряду на горячем коне ехал новобрачный, шествие замыкали родственники и гости, и все это верхом, только бочки с медом, горилкой и пивом следовали в легких тележках, подпрыгивая на неровной дороге.