Быть Хокингом - Джейн Хокинг

5. Кельтский лес

Было очевидно, что мы живем на краю обрыва. Тем не менее даже на краю обрыва можно пустить корни, проникающие сквозь скалу и камень; корни, пробирающиеся и в самую скудную почву, чтобы добыть питание и построить опору для кроны, пусть и не богатой; чтобы породить листву, цветы и плоды. В конце апреля мы вернулись из Корнуолла, а Стивен – из Оксфорда, потом дети снова пошли в школу, как если бы предпасхального кошмара не было и в помине. Уравновешенный и нетребовательный, Роберт всегда спокойно относился к болезни и инвалидности отца. К счастью, в школе у него была масса возможностей заниматься физическими видами спорта и играми, в которых отец не мог к нему присоединиться. Люси, во всем следуя примеру брата, тоже не очень переживала из-за необычности ситуации в семье. Наша жизнь вошла в прежнюю колею; пожалуй, изменилось лишь то, что желание с пользой проводить каждую минуту стало еще сильнее. Когда Стивен и дети были заняты своими делами, я то и дело возвращалась к диссертации, записывая по одной-две идеи за раз; я еще раз отремонтировала дом, который сдавался в аренду для оплаты счетов за обучение Роберта; при возможности посещала уроки вокала; готовила праздничные ужины для полчищ летних посетителей кафедры.

В середине лета к нам приехала съемочная группа «Би-би-си», чтобы снять кино о Стивене, которое должно было стать частью документального фильма о происхождении Вселенной.

Продюсер фильма Вивьен Кинг случайно оказалась выпускницей Уэстфилдского колледжа того же года, что и я. Она изучала математику, но в кинематографе придерживалась не радикально научного, а скорее гуманистического подхода, желая представить Стивена в благоприятном свете, показав его с разных сторон, в том числе в окружении семьи. Я одобряла такой подход, потому что иначе Стивен мог предстать публике в качестве злого гения, похожего на прикованного к инвалидному креслу доктора Стрейнджлава из фильма Стэнли Кубрика[125]. Готовый продукт, первый и лучший из всех последующих, содержал элементы поэтической идиллии, пусть и в научном контексте. Само собой, Стивена показывали работающим на кафедре, во взаимодействии со студентами, проводящим семинары, разъясняющим свои новые теории. Также у него взяли интервью в домашней обстановке; на заднем плане в солнечном саду на цветущей лужайке резвились дети. Когда фильм транслировали по всему миру как часть крупной документальной серии «Би-би-си» под названием «Ключ к Вселенной», школьная подруга Люси, дочка японских ученых, которые к тому времени уже вернулись на родину, посмотрела его по телевизору. Ее мать написала мне, что девочка замерла, увидев на экране, как Люси качается на качелях, подвязанных к яблоне. «Люси, Люси…» – было все, что она смогла сказать, в то время как по ее лицу струились слезы.

Таков был образ самодостаточности, в который мы все еще стремились вписаться, хотя и этот образ, и сладкую иллюзию успеха было все труднее поддерживать. Алан Лапедес оказался так измучен по возвращении из Оксфорда, что пришлось отпустить его на пару недель подлечиться. Все забыли о том, что он тоже пережил острое респираторное заболевание, потому что его помощь была очень нужна Стивену. Он беспрекословно предоставил себя в наше распоряжение на время критического периода и не мог отказать Стивену, когда тот решил поехать в Оксфорд.

Доблестные попытки Стивена сохранять хорошую мину при плохой игре, видимо, вызывали уважение на кафедре, но дома у него всегда было плохое настроение, а его тело становилось все слабее. Он говорил только для того, чтобы высказать свои потребности, и как только одна из них удовлетворялась, он произносил следующую команду, так что к концу дня я совершенно выбивалась из сил. Помощь нужна была нам более чем когда-либо, но она не приходила, несмотря на то что наши доктора хором уговаривали Национальную службу здравоохранения. В любом случае, Стивен отказывался принимать какую-либо помощь профессиональных сиделок. Мой врач обратился в местные органы власти с просьбой о предоставлении помощи в ведении хозяйства, поскольку наши свободные средства уходили на оплату счетов за обучение Роберта, и мы не могли позволить себе домработницу. Никакой помощи от государства мы не получили, потому что первый же визит социального работника закончился полной дисквалификацией нашей семьи в качестве социально незащищенной. Эта женщина была лишь одной из тех, кто ошибочно составил суждение о нашем положении на основании позолоченной иллюзии, которую мы изо всех сил поддерживали, чтобы скрыть жестокую реальность нашей повседневности.

Помощь все-таки пришла, но из такого незамутненного источника, что, хотя физически мне стало легче, мое чувство вины за неспособность справляться со всем самостоятельно возросло стократно. Роберт в свои девять лет оставил детство позади и начал носить поклажу, поднимать тяжести, кормить и мыть отца и даже водить его в туалет, в то время, когда я занималась другими делами или просто очень сильно уставала. С прагматичной точки зрения Стивена, для его выживания не было разницы в том, чьи руки и ноги он будет использовать вместо своих; Роберт устраивал его больше, чем присутствие в доме чужого человека, медсестры. Меня очень беспокоило то, что детство Роберта – эта неповторимая пора свободы – так резко закончилось.

В конце мая я организовала семейную поездку на одну неделю вместо той, что не состоялась на Пасху, – пять дней отдыха в нашем любимом отеле «Якорь» в Уолберсвике, всего в двух с половиной часах от Кембриджа. Несмотря на все попытки персонала отеля позаботиться обо всех наших нуждах, включая диету, отпуск оказался загублен. У Стивена без конца случались приступы, но предложение принимать пищу в нашем отдельном шале оскорбило его. Вследствие этого каждая трапеза превращалась в испытание моих нервов: конвульсивный сипящий кашель эхом отражался от стен, пугая остальных посетителей ресторана. Стивен впал в депрессивную летаргию и отгородился от нас стеной, заговаривая с нами лишь для того, чтобы высказать свои желания, как в зловещем варианте игры «Саймон говорит…»[126]. Помощь Роберта была необходима снова и снова, когда я находилась на грани срыва – а я доходила до этого состояния часто, поскольку ситуация требовала от меня большего упорства и мужества, чем у меня оставалось в запасе.

Доблестные попытки Стивена сохранять хорошую мину при плохой игре, видимо, вызывали уважение на кафедре, но дома у него всегда было плохое настроение, а его тело становилось все слабее.

Я отчаянно нуждалась в помощи и часто пыталась придумать, откуда она могла бы прийти; нечего и говорить, что мои поиски оказывались бесплодны. Наши друзья были готовы помогать в особенно трудное время, но у всех имелись свои семьи, собственная жизнь. Ни у кого из наших знакомых не оставалось ни сил, ни времени, чтобы так глубоко погрузиться в нашу жизнь и освободить Роберта от преждевременной ноши обязанностей, возложенных на его юные плечи. В своем отчаянии я обратилась к родителям Стивена, поскольку лишь они могли бы что-то сделать. Мои собственные родители отдавали нам массу своего времени и сил на протяжении всего нашего брака и были замечательными бабушкой и дедушкой, но они ничего не могли поделать в данной экстремальной ситуации, где к тому же требовалось медицинское мнение, да и я не хотела обременять их подобными просьбами. Отец Стивена обещал оказывать нам всевозможную помощь в период эйфории перед нашей свадьбой в 1965 году. Действительно, Фрэнк Хокинг покрасил ванную при первом переезде на Литл-Сент-Мэри; они с Изабель оплатили мое пребывание в роддоме при рождении Роберта, а также визиты домработницы раз в неделю во время его младенчества. Они дали нам крупную сумму денег, которой не хватало для покупки дома, и щедро передали в наше пользование несколько старинных предметов мебели для украшения нашей гостиной. Изабель приезжала заботиться о Стивене, когда родились дети, и готова была сопровождать его в перелетах по всему миру, когда аэрофобия и маленькие дети не давали мне оторваться от земли. Когда мы приезжали с ежегодным визитом в Уэльский коттедж, она и Фрэнк неизменно помогали заботиться о Стивене; при этом она часто усмиряла нетерпение мужа, потому что ему требовалось значительное терпение и самодисциплина для того, чтобы приспособиться к медленным ритуалам ухода за ним. Хотя их собственный дом был вопиющим образом не приспособлен для человека в инвалидном кресле, они с забавной педантичностью выискивали удобные места для наших экскурсий, считая каждую ступеньку и отмечая любое препятствие, могущее затруднить наше передвижение.