Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Моя клятва Стивену не утратила силу, но, даже обладай я самой сильной волей на свете, мне все равно становилось бы все сложнее исполнять ее, в особенности в условиях неослабевающего напряжения каждый божий день и значительную часть ночи.

Спорить было бесполезно. Будучи физически крепким и сохранившим прекрасное здоровье, Фрэнк тем не менее был на десять лет старше моего отца, возможно, уже слишком стар, чтобы понять мои чувства и в чем-то изменить своим убеждениям, чтобы адаптироваться к ситуации. Он искренне беспокоился о Стивене, но не замечал очевидных фактов. Пытаться объяснять то, что и так видно невооруженным глазом, повторять содержание моего письма – что замкнутость Роберта – результат ситуации в семье – было бессмысленно; тем более что мое практическое соображение о том, что Фрэнк и Изабель могли бы поучаствовать в содержании сданного в аренду дома, которому в периоды между жильцами требовался значительный ремонт, оказалось задушено на корню по причине огромного расстояния – целых восемьдесят километров – между Сент-Олбансом и Кембриджем. Разговор исчерпал себя, и мы вернулись в дом.

Позже небо прояснилось. Я сидела на террасе и чистила фасоль для обеда, когда ко мне подошла Изабель и села рядом. «Так ты поговорила с отцом?» – спросила она, внимательно меня рассматривая. «Я бы так не сказала», – ответила я. Она закусила губу и с тем же пренебрежением, что и раньше, яростно выговорила: «Ты ведь понимаешь, что отец никогда не позволит отправить Стивена в дом инвалидов?» Сказав это, она поднялась, повернулась на каблуках и вернулась в дом. Ее слова пронзили мое сердце. Я никогда не думала о том, чтобы отправить Стивена в дом инвалидов, и уж тем более не высказывала такую абсурдную идею. Я просто попросила о помощи, желая защитить своего маленького сына от психологических последствий физической болезни, поразившей его отца. Униженная и еще более подавленная, я встала. Оставив наполовину полную миску с фасолью, я медленно пошла в направлении Кледдонского леса и там, в полном опустошении, села на широкий плоский камень, не слыша голоса водопада, бушующего невдалеке. Никогда еще мне не было так одиноко, как там, в лесу, на холме у быстрой полноводной реки. Природа предлагала сочувствие, в каковом отказывали люди, но природа не имела влияния на разумных существ, для которых рациональность была единственным критерием суждения и которые не хотели признать стоящую перед ними реальность, безоружную и умоляющую о помощи.

Во вторую неделю отпуска солнце наконец-то воцарилось на небосклоне, и мне показалось, что я ошиблась в Изабель. Она отвезла нас в отель на побережье и бóльшую часть времени помогала ухаживать за Стивеном, иногда кормила его, помогала одевать и сидела с ним на набережной, в то время как я играла с детьми на песке и купалась в море. Я преисполнилась надежды и стала оживать. Казалось, что Изабель в конце концов откликнулась на мои просьбы и делала искреннюю попытку помочь. Я испытывала благодарность, но меня озадачивали некоторые из ее замечаний. «Присматривать за Стивеном не так уж и трудно, знаешь ли», – замечала она беззаботно. «Роберт, похоже, с удовольствием помогает отцу; мне кажется, это полезно им обоим», – последовало за этим. Сначала я склонна была рассматривать такие комментарии в благоприятном свете, потому что отдых, организованный ее силами, был именно тем, в чем мы нуждались. Тем не менее постоянное подчеркивание легкости, с которой можно было исполнять все мои обязанности, и намеки на то, что мои просьбы о помощи не стоило воспринимать всерьез, приостановили возвращение моего доверия к ней. Она, казалось, не понимала того, что я, утратившая юношескую наивность и присущий мне природный оптимизм, не могла вынести мысли, что то же самое уже происходит с Робертом в возрасте десяти лет. «На самом деле инвалидное кресло не такое уж тяжелое, – заявила она небрежно в конце недели. – Люси помогла мне сложить его части и батареи в багажник, и мы вдвоем прекрасно справились». Люси было пять лет; вес кресла и твердогелевых батарей к нему заставлял бледнеть самых выносливых из студентов.

Печальные новости ожидали нас по возвращении в Кембридж в конце августа. Тельму Тэтчер увезли в больницу на операцию, которую она не перенесла. Те десять лет, что мы знали ее, являлись большой частью нашей жизни, но для нее это был короткий срок; тем не менее она относилась к нам как к родным. В ее большом сердце для каждого находилось место; она была заботлива и практична, всегда готова прийти на помощь в трудные времена тем, кому тяжелее, чем ей, а ее безотказное чувство юмора мгновенно выявляло смешную или абсурдную сторону ситуации. Дети обожали ее, а она обожала их и была им приемной бабушкой. По отношению ко мне она оставалась верным другом и надежным союзником, чьему суждению я всегда могла доверять, хотя иногда его было трудно принять. Я виделась с ней незадолго до отъезда в Уэльс. Философски настроенная, она объявляя свои проблемы со здоровьем несущественными, хотя уже знала, что все очень серьезно. Обычно она переводила разговор на нас. «Хотела бы я, чтобы старушка Тэтчер была сильнее, чтобы дольше помогать своей храброй девочке», – сказала она, обнимая меня в последний раз.

6. Взгляд назад

Той осенью многие из ученых оставались у нас на ужин в конце долгого дня, наполненного обычными хлопотами, связанными с детьми и школой, секциями и домашними заданиями, а также требованиями Стивена. Немногое изменилось в наших обстоятельствах, поскольку помощь Роберта до сих пор требовалась достаточно часто, но в ту неделю у моря, которую мы провели в Уэльсе, мне удалось восстановить свою выносливость и решительность, и теперь было легче справляться с обязанностями. Здоровье и настроение Стивена также улучшились, хотя его выздоровление после весенней атаки пневмонии не означало, что отступила мотонейронная болезнь, продолжавшая исполнение своего безотзывного приговора, состоящего в дегенерации мускулов, возрастании трудностей при приеме пищи, приступах удушья и проблемах с дыхательным аппаратом.

На кафедре новейшим изобретением академиков, позволяющим снискать популярность, были симпозиумы – своеобразные растянутые во времени конференции, продолжавшиеся на протяжении всего года. Такая возможность весьма импонировала Стивену, поскольку благодаря увеличению финансирования он теперь мог приглашать в Кембридж ученых со всего мира и работать с ними на досуге над долгоиграющими проектами, такими как книги и статьи, реализуя предприятия, не вмещающиеся в традиционный пятидневный блиц-формат конференции. Хотя он все еще постоянно смещал фокус своего интереса, обращаясь то к общей теории относительности, то к квантовой механике, большинство из посетителей кафедры в начале учебного года оказались старыми знакомыми, приехавшими из Северной Америки.