Краткая история всего - Кен Уилбер

В.: Стало быть, данная война...

К. У.: Проблема состояла в том, что и лагерь Эго, и лагерь Эко имели в распоряжении неоспоримые истины, в которые они и вцепились, — частицы истины, которые сумели выжить во время схлопывания Космоса. Соответствующие им истины были настолько значимы и жизненно важны, что ни одна из сторон не могла по понятным причинам их отпустить.

В.: Давайте начнём с важных истин лагеря Эго.

К. У.: Причина, по которой лагерь Эго (в особенности когда он продолжил своё развитие от эмпиризма в направлении Канта и Фихте)... причина, по которой они хотели «выбраться» из природы, преимущественно состояла в том, что в чувственно воспринимаемой природе отсутствуют какие-либо сознательные морально-нравственные ценности. В правостороннем мире «они» нет никаких левосторонних моральных позиций!

Во внутренних, или левосторонних, сферах, как мы видели, человек является сначала биоцентричным и эгоцентричным, потерявшимся в своих же собственных импульсивных влечениях и неспособным принять роль другого человека. По мере того как эгоцентричность уступает место социоцентричности, человек начинает относиться к другим членам своей группы с тем же уважением, что и к себе. А затем с формированием мироцентрической нравственности человек пытается распространить равное уважение или, по крайней мере, равные возможности на всех людей. (И далее, с последующим развитием в Мировую душу, привилегии распространяются на всех сознающих существ, даже если те не могут вам ответить.)

Рациональный лагерь Эго в лучшем своём проявлении представлен постконвенциональной и мироцентрической моралью и универсальным плюрализмом. И, как мы видели, это является частью блага, вызванного движениями за демократизацию в период Просвещения. И они не ошибались, утверждая, что мироцентрическую мораль не найти где-либо в мире чувственно воспринимаемой природы.

Разумеется, в природе можно наблюдать множество проявлений альтруизма, но лишь в качестве бессознательного проявления функционального соответствия и включения по генетическому признаку. Сознательно мироцентрическая моральная позиция обнаруживается лишь у людей, и на самом деле эта мироцентрическая позиция достигается только сравнительно малым числом высокоразвитых личностей (чем больше глубина, тем меньше охват).

Чтобы достичь этой более высокой и сравнительно редкой позиции всеобщей заботы, я должен возвыситься над своими природными биоцентрическими импульсивными влечениями (секс и выживание), над своими эгоцентрическими желаниями и над своими этноцентрическими предпочтениями. Вместо этого я должен вступить в относительно мироцентрическое пространство морального сознавания, которое настаивает на универсальном сострадании. И данная свобода от более узких способов бытия очень воодушевляет, ведь она подключила меня к более высокому, глубокому и истинному «я».

Конечно же, я здесь обобщаю позицию Иммануила Канта. И в этом кроется часть необычайно воодушевляющей привлекательности этого философа. Только лишь возвысившись над своими эгоцентрическими импульсивными побуждениями и естественными влечениями, над своими конформистскими и этноцентрическими перспективами (всё это Кант назвал «гетерономией»)... только лишь возвысившись над всеми этими более поверхностными позициями, только через принятие более глубокой и высокой перспективы — мироцентрической перспективы, — я могу установить связь со своими высшими устремлениями и своим самым подлинным «я». (Как мы выразились бы, в таком случае можно сказать, что я развился по меньшей мере до вехи 5 или 6.)

Лишь тогда я обретаю способность к всеобщим (или универсальным) заботе и состраданию, которые представляют собой свободу от поверхностности этих более мелких способов бытия. Только путём восхождения, путём трансценденции этих более низких порядков я возвышаюсь над этими базовыми инстинктами и обретаю более универсальную и терпимую позицию. Если же я свожу всю реальность к правостороннему миру моноприроды, то я это всё теряю!

В течение целого века Кант выступал сторонником моральной свободы, обретаемой в мироцентрическом сознавании. Он это делал как раз через то, что начинал преодолевать исключительно нисшедший мир, мир флатландии, в котором правят только лишь «они»-явления, поверхности и не имеющие ценностного измерения объекты. Это и вправду было началом крупного современного восходящего течения и трансцендентального сознавания, которое попыталось порвать с нисшедшей матрицей эмпирической природы, в которой невозможно было найти сознательные морально-нравственные установки.

Кант был взбешён или, во всяком случае, грубым образом пробуждён от своего догматического оцепенения совершенно бездумным эмпиризмом Юма. На него Кант ответил посредством того, что многие считают наиболее утончённой и сложной философской системой, когда-либо произведённой на свет Западом. Как бы мы лично ни считали, трансцендентальный идеализм Канта, безусловно, по всем критериям являлся впечатляющим ­достижением мысли. И практически все современные трансцендентальные течения в той степени, в какой они вообще обрели какую-либо известность, в значительной мере восходят к Канту (речь идёт о Фихте, Шеллинге, Гёльдерлине, Шопенгауэре, Ницше, Брэдли, Гуссерле, Хайдеггере)... Можно сказать, что Кант стал первым значимым представителем современности, который объ­явил благородную и героическую войну троллям и троглодитам.

В общем, такова прошедшая проверку временем истина лагеря Эго. Только лишь в левосторонних течениях Космоса мы можем обрести более высокую и широкую позицию, позволяющую прийти к расцвету всеобщих терпимости и сострадания. Только лишь посредством левостороннего пути можно ввести сострадание в мир правых квадрантов. Проблема лагеря Эго

В.: Но вы же сказали, что лагерю Эго, включая и Канта, были свойственны некоторые довольно серьёзные ограничения.

К. У.: Что ж, тут-то мы и сталкиваемся с большущей проблемой. Допустим, что всё высказанное Кантом достаточно верно; допустим, что эта мироцентрическая моральная позиция может быть обнаружена не в каких-либо категориях, которые обосновывают чувственно воспринимаемую природу, а только лишь в практическом, или этическом, разуме; и допустим, что природа в этом смысле есть нечто, что необходимо превзойти, или трансцендировать. Но каким же образом можно интегрировать разум и природу? Каким образом можно не просто трансцендировать природу, но ещё её и включить? Что же делать с этим расщеплением между разумом и природой? Расщеплением между левыми и правыми квадрантами? Расщеплением между Эго и Эко? Не просто их дифференциацией, а диссоциацией? Ведь это расщепление является также и расщеплением внутри моего собственного бытия, ведь и мои разум и тело расщеплены. Разум отлучён не только от внешней природы, но и от внутренней природы. Так что же с этим делать? Является ли диссоциация той ценой, которую необходимо заплатить за мораль и нравственность?

И Кант не нашёл какого-либо конечного ответа на этот вопрос, хотя и попытался исцелить расщепление между моральным знанием и знанием природы посредством эстетики. Обратите внимание, что Кант пытается интегрировать Большую тройку (эстетику, мораль, науку), которые всё ещё разобщены, но, сколько бы он ни пытался, у него всё равно не получается их соединить.

Мы видели, что великое достижение современности состояло в том, что была дифференцирована Большая тройка, и Кант заслуживает уважение за то, что он отменно справился с данной дифференциацией: его три великих «Критики» рассматривают сферы науки, этики и искусства. Но ещё мы видели, что великим промахом модерна стала его неспособность интегрировать Большую тройку, и в этой ошибке Кант был не одинок, как вскоре показали критики (такие как Гегель).

Посему после Канта (то есть с развитием периода модерна) перед нами встала колоссальная проблема: разум, мораль и природа — каким образом их можно объединить? Не воссоединить! Ведь они в первую очередь никогда-то и не были соединены, или интегрированы (ибо они в первую очередь никогда и не были дифференцированы). Подобная дифференциация была совершенно новым достижением; но с ней пришла и диссоциация — она-то и была той лужей крови, что пролилась на новёхонький ковёр.

В этом-то и состоит кошмар индустриальной пустыни, кошмар, с которым никогда прежде не сталкивалось человечество, кошмар, который заметил Кант и с которым провёл блестящую работу, но от которого он так и не смог нас пробудить. Эго и вытеснение

В.: Значит, помимо истины, открытой сторонниками Эго, всё ещё имелся и массивный раскол, возникший между разумом и природой.