Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

это проглядывало облегчение. У Шэда возникло внезапное, но явное впечатление, что он совсем не знает своего отца и никогда не узнает. – Иногда мне становится страшно, сынок.

– Почему?

– Не думаю, что точно знаю. Во мне просто… нарастает страх, когда я сижу на крыльце. Я беспокоюсь, что неправильно поступал со всеми своими женщинами, включая твою мать и сестру. Что мертвые не находят в Лощине покой и свои обиды не забывают. Знаю, глупо звучит, но это правда. Надеюсь только, Меган поймет, что я сделал для нее все, что мог. Поймет, как думаешь?

Шэд посмотрел на свою комнату, не подаст ли Мег знак: «да», «нет» или «может быть». Но ее рука исчезла. Шэд снова посмотрел на отца, тот пристально в него вглядывался, ожидая ответа.

– Ты сделал для всех нас все, что мог, папа, и тебе не о чем сожалеть.

Говоря это, он понимал, что заявление слишком громкое, чтобы делать его от имени других людей. Даже ради собственного отца. Па неловко заерзал, словно каркас стула был недостаточно крепким.

– Тебе надо жениться. Женись на Элфи и уезжайте куда-нибудь. На побережье, живите у океана. – Приклеенная улыбка па была такой же фальшивой, как и его слова. Шэд понял, что старик подсказывает ему выход, дает шанс сбежать от уже принятой ответственности.

В их нынешних обстоятельствах наступила безмятежность, которая не могла продлиться долго. Каким-то образом, сами того не желая, они достигли благоразумного равновесия. Шэд не мог ни подталкивать, ни тянуть отца. Любое давление свело бы этот момент на нет. Ему так много хотелось услышать от отца, но Шэд боялся, что рассказанные секреты окажутся слишком банальными, чтобы иметь сколько-нибудь реальный вес.

Даже если мужчина не знает об этом, он всегда будет частью мифов своего сына – легендой, отчаянной выдумкой, такой же, какой оставалась для Шэда мать. Чары традиций и личных историй навсегда ушли в прошлое.

Его отец вырос в Лощине, в семнадцать лет уехал и вернулся, когда ему было тридцать пять. Некоторые вопросы лучше не задавать, но не этот.

– Почему ты уехал из города? На восемнадцать лет. Ты никогда не говорил.

– Что? – произнес па с ужасом в глазах.

Все они постоянно переспрашивают. Им нужно получить лишнюю секунду, чтобы подобрать возражения, придумать ложь и найти щель, в которую можно забиться.

Шэд позволил своему вопросу повиснуть в воздухе.

– Ты же на самом деле не об этом спрашиваешь. Ты хочешь знать, почему я вернулся сюда.

– Да.

Отец нахмурился и уставился сначала на Шэда, потом на пса и, наконец, снова на комнату Меган, будто решение проблем его жизни лежало где-то посередине.

– Мне не было смысла оставаться в других местах.

– Почему?

– Потому что, куда бы ни шел, я всегда нес с собой Лощину. Она слишком глубоко засела в моем сердце и в моем образе жизни. Поэтому я вернулся. Вот и все.

Теперь Шэд лишился последнего угла, куда можно было бы спрятаться. Это место имело над ним власть, проникло ему в кровь.

Ярость словно вцепилась в его спину, обвилась вокруг горла, сдавила. Слова прозвучали жалким шепотом:

– Келли Энсон сказала, что Меган могла быть влюблена.

– В кого?

– Об этом я тебя и спрашиваю. – Мышцы Шэда напряглись. Наконец он сорвался с места на грани истерики, каждый нерв взбунтовался. – Ты должен был это заметить!

– Заметить что?

– Перестань заставлять меня повторять одно и то же!

– Я ничего особенного не замечал. Вокруг нее никогда не крутились парни. Она ни разу и словом не обмолвилась мне ни о чем подобном.

– Под конец ты все-таки обратил на нее внимание?

– Не вешай это на меня, сынок.

– Или что?

Мощный кулак отца прижался к груди Шэда. Возможно, оба они искали ссоры, становились первобытными, как бывает, когда твоей ненависти некуда деваться, кроме как обрушиться на собственную плоть и кровь. Но глаза отца оставались ясными, печальными и ласковыми, и гнев Шэда испарился.

Так близко – еще немного, и он заплакал бы в объятиях старика, выпуская на волю все, что было заперто внутри.

Шэд отстранился и отошел в другой конец комнаты.

– По словам Келли, Мег считала, будто в нее кто-то влюблен. И возможно, придет за ней.

– Это был тот самый Зик Хестер?

– По ее словам, нет. Она сказала, Зик держался на расстоянии.

– Ты, должно быть, поспорил с ней об этом, судя по тому, что сделал с ним на днях.

– Я не был против драки, но не искал ее. Зик сам набросился на меня, а я его уложил. Но не думаю, что после той первой ссоры он создавал Меган проблемы.

– Тогда не знаю, кто это мог быть. Думаешь, я бы не заметил чего-то подобного? Думаешь, что я тебе лгу?

Отец подыгрывал ему, начиная с телефонного звонка в тюрьму. «Твою сестру убили. Возвращайся домой, прежде чем начнешь жить своей жизнью». Па было нужно, чтобы он послушался и довел дело до конца, потому что Карл Дженкинс не способен был сделать это сам.

Шэд не особо возражал. Это скорее было связано с преданностью па дочери и верой в сына, чем с желанием отомстить или довести дело до развязки. Возможно, в какой-то степени это должно было стать подарком.

– Почему ты так боишься тех мест? – спросил Шэд. Он был бестолковым детективом. В конце концов все сводилось к тому, чтобы задавать одни и те же вопросы и надеяться, что кто-то его пожалеет и даст прямой ответ.

– Мы всегда были такими. Твоя мама тоже. Я толком не знаю почему, просто так было всегда.

– М’эм Лувелл…

– Догадываюсь, что она тебе рассказала. Она думает, что ее родных украли призраки и злые духи. Я не говорю, что она ошибается. Все, что ты слышишь о том месте, может оказаться так же правдиво, как закат, – вот в чем дело. Это плохая дорога. Чего еще ждать, если там оставляли умирать бедных больных людей? Там, наверху, смерть. – Взгляд темных, как сланец, глаз па упал на Шэда. – Ты слышишь меня, когда хочешь, так что послушай сейчас. Если тебе придется отнять чью-то жизнь, чтобы спасти свою, то отнимай.

Шэд вздернул подбородок.

– Па?

– Слушайся отца и не перечь. Я горжусь тобой, сынок. Всегда гордился. Ты справляешься со своей ношей лучше, чем я хоть когда-нибудь справлялся со своей. – Он встал и отошел в тень дома. – Переночуй в своей старой комнате. Как у любого из нас, у тебя есть причины поступать так, а не иначе. Мои духи иногда посещают меня