Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

скользили по воде – только по нашему следу и было видно, что мы движемся. День, ночь, еще день, еще ночь, еще день – и на горизонте возникла зеленая каемка Сумары-Бортен. Теперь у меня помимо самого корабля появилась еще одна точка отсчета. Континент приближался: я уже различал желто-зеленые утесы, протянувшиеся с востока на запад. На них росли могучие деревья, затканные сплошным пологом из лиан, под ними темнели кусты, я видел джунгли, так сказать, в поперечном разрезе, и они вызывали во мне не страх, а любопытство. Я знал, что на Веладе-Бортен нет таких растений, что у нас не водятся такие звери, змеи и насекомые, перед нами лежал чуждый и, возможно, враждебный мир. Я спустился в колодец времени, воображая себя первооткрывателем на неизвестной планете. Гигантские скалы, стройные деревья с высокими кронами, извилистые лианы – все это было свежими плодами эволюции, первобытной тайной, в которую я собирался проникнуть. В этой чаще, возможно, таились ужасы, но вместо страха я, как уже говорил, испытывал лишь волнение. Таким был мир до пришествия человека, когда не было еще ни храмов, ни посредников, ни Портового Суда: только лесные тропы, и полноводные реки, и естественные пруды, и блестящие от испарений тяжелые листья, и непуганые доисторические животные в иле, и непуганые крылатые создания, и травянистые плато, и жилы драгоценных металлов. Девственное царство, где все говорило о присутствии богов, нет – одного бога, ожидающего приверженцев. Одиноких богов, не сознающих своей божественности. Одинокого бога.

В реальности все, разумеется, оказалось не столь романтично. На берегу бухты под утесами стояло несколько десятков хижин племени сумарну, поселившихся здесь в надежде на немногие корабли, приходящие с северного материка. Я думал, что эти голые дикари живут лишь в глубине суши, у подножия вулкана Вашнир, и что нам со Швейцем придется прорубать себе дорогу через бескрайние джунгли, чтобы найти искомое. Но капитан Кхриш ловко подвел наш кораблик к ветхому деревянному причалу, и на берегу нас встретила не слишком радушная делегация.

Землян я, как вы помните, представлял себе с клыками и щупальцами и от этих людей тоже ждал чего-то подобного. Это было, конечно, нелепо, ведь они произошли от тех же предков, что население Саллы, Маннерана и Глена, но разве многие века в джунглях не могли их преобразить? Разве не могли они, отрекшиеся от Завета, подвергнуться действию здешних миазмов и сделаться нелюдью? Видимо, нет. Они выглядели в точности как крестьяне любой из наших провинций. На них, правда, были старинные браслеты и ожерелья невеладского вида, но больше ничем – ни цветом кожи, ни чертами лица – они от веладцев не отличались.

Было их человек восемь-девять. Двое, очевидно вожди, говорили на маннеранском диалекте с сильным акцентом, другие вообще нас не понимали, а между собой изъяснялись, урча и щелкая языком. Швейц вступил со старшинами в долгий разговор, за которым я вскоре даже следить перестал и пошел осматривать деревню, где на меня таращились ребятишки. Девочки здесь бегали почти голые, пока у них груди не начинали расти.

– Все улажено, – сказал Швейц, когда я вернулся.

– То есть?

– Сегодня ночуем здесь, а завтра нас поведут в деревню, где делают этот наркотик. Они, правда, не гарантируют, что нам его продадут.

– Так он продается только в определенных местах?

– Как видно. Здешние клянутся, что у них его нет.

– Далеко ли до той деревни?

– Пять дней ходьбы. Нравятся тебе джунгли, Киннал?

– Не знаю пока.

– Скоро ты их узнаешь.

Швейц посовещался с капитаном Кхришем, который хотел сделать собственную ходку вдоль сумарского побережья. Сошлись на том, что корабль будет нас ждать, когда мы вернемся. Матросы выгрузили наш багаж – в основном товары для обмена, зеркала, ножи, безделушки, поскольку веладскими деньгами сумарну не пользуются, – и корабль еще засветло вышел обратно в море.

Нам отвели отдельную хижину над гаванью. Тюфяки из листьев, одеяла из шкур, одно косое окошко и никаких удобств: вот к чему привели нас тысячелетия звездных странствий. За постой мы, поторговавшись, заплатили ножами и нагревательными стержнями. На закате нам принесли ужин: неожиданно вкусную мясную похлебку, угловатые красные фрукты, горшок полусырых овощей, какой-то напиток из перебродившего молока. Мы поели с удовольствием, пошучивая насчет болезней, которые скорее всего подцепим. Я, больше по привычке, совершил возлияние богу путешественников.

– Так ты еще веруешь? – спросил Швейц. Я сказал, что не вижу причины отказываться от веры в богов, хотя моя вера в человеческие учения сильно поколебалась.

Здесь, вблизи от экватора, темнело быстро. Черный занавес опустился, настала ночь. Швейц преподал мне еще один урок астрономии, не забыв спросить уже пройденное. Потом мы легли спать, и скоро в нашу хижину вошли двое. Я вскочил, нашаривая оружие, с мыслью о ворах и убийцах, но луна осветила две пары тяжелых грудей.

– Думаю, это включено в счет, – сказал из своего угла Швейц.

Миг спустя ко мне прижалось нагое теплое тело. Ощутив пряный запах, я потрогал толстую ляжку – она была натерта каким-то маслом. Любопытство боролось во мне с осторожностью: я, как некогда в Глейне, опасался дурных болезней. Но как же не попробовать сумарскую женщину? Из угла Швейца уже слышались сочные хлопки двух тел, поцелуи и смех. Моя дама нетерпеливо ерзала. Я раздвинул ей ноги, исследовал, возбудился, вошел. Девушка – по местному обыкновению, видимо, – повернулась на бок, закинула на меня одну ногу, вдавила пятку в ягодицы. У меня не было женщины с самого Маннерана, и я, как это часто со мной бывает, разрядился преждевременно. Моя девушка крикнула что-то стонущей в экстазе подруге Швейца – не иначе относительно моих мужских качеств, та, хихикая, что-то ответила. В ярости я заставил себя восстать и снова приступил к делу, медленно и угрюмо, хотя запах у нее изо рта не способствовал страсти, а ее пот в сочетании с маслом создавал тошнотворную комбинацию. Удовольствие я ей доставил, но для меня это был утомительный труд. Под конец она тяпнула меня зубами за локоть – поцеловала, как видно, на сумарнский манер. Поблагодарила, принесла извинения – я ведь ее все-таки ублажил. Утром, глядя на деревенских девок, как на подбор щербатых, вислогрудых и с рыбьими глазами, я от души понадеялся, что моей среди них нет. Несколько дней после этого я бдительно наблюдал за своим членом, страшась увидеть сыпь или язвы, – но ко мне не прилипло ничего, кроме отвращения к сумарнской любви.

41

Шли мы не пять дней, а все шесть: то ли Швейц недопонял сумарнского вождя, то