Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

– Частично.

– Почему частично?

– Я искал Бога и не могу сказать, что нашел – но теперь лучше понимаю, где надо искать. Зато я больше не одинок. Научился полностью открываться другому человеку. Это первый шаг на моем пути.

– Он рад за тебя, Швейц.

– Тебе обязательно изъясняться в третьем лице?

– Ничего не могу поделать. – Я очень устал и снова начал бояться Швейца. Любовь к нему никуда не ушла, но подозрения понемногу закрадывались обратно. Не использует ли он меня? Не получает ли грязного наслажденьица от нашего взаимного откровения? Он заставил меня стать обнаженцем. Он настаивает, чтобы я говорил о себе в первом лице, но так ли это чисто и прекрасно, как он утверждает? Что это – признак освобождения или падение в грязь? Для меня все это было чересчур ново. Я не мог отнестись спокойно к тому, что мужчина мне признался в любви.

– А ты упражняйся, – посоветовал Швейц. – Я. Я. Я. Я.

– Перестань. Пожалуйста.

– Что, так болезненно?

– Это ново и странно для меня. Мне – видишь? – мне нужно привыкнуть.

– Хорошо, привыкай – не буду на тебя наседать. Только не останавливайся.

– Он попытается. Я попытаюсь.

– Ну и славно. Не хочешь еще попробовать?

– С тобой?

– Нет, зачем же. С названой сестрой, например. Ты попробовал бы, будь у тебя еще порошок?

– Не знаю.

– Боишься?

– Не так все просто. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим. Осмыслить узнанное, а потом уже пробовать.

– Ты должен был понять, что в этом нет ничего плохого. Только хорошее.

– Да, возможно.

– Вне всяких сомнений! – Его евангелический пыл заражал и меня.

– Да, будь еще порошок, я бы серьезно задумался, – осторожно сказал я. – И попробовал бы с Халум, скорей всего.

– Отлично!

– Не сейчас, но со временем. Месяца через три-четыре.

– Может, и дольше понадобится.

– Почему? – удивился я.

– Сегодня мы весь мой запас извели. Больше нет.

– Но ты мог бы достать еще?

– Да, конечно.

– И где же?

– В Сумаре-Бортен.

37

Если человек, привыкший держать себя в узде, поддается искушению, за этим неизбежно следуют вина и раскаяние. Так было и со мной. Утром, проснувшись после беспокойного сна, я испытал такой стыд, что желал бы провалиться сквозь землю. Что я наделал? Как мог позволить Швейцу ввести меня в такой грех? Обнаженец! Обнаженец! Сидел с ним всю ночь, твердя «я, я, я» и поздравляя себя с освобождением от удушливых приличий! Да было ли это на самом деле? Мог ли я так открыться постороннему человеку? Видимо, да – ведь я теперь помнил прошлое Швейца, о котором прежде не знал ничего. Стало быть, и он мое помнит. Я молился о том, чтобы все стало как раньше. Пожертвовав своей обособленностью, я словно потерял часть себя. На обнаженцев у нас смотрят косо, и мало кто решается испытать это запретное, преходящее удовольствие. Я говорил себе, что гнался не за этим, что моей целью был духовный поиск – и понимал, что это лишь лицемерная отговорка, жалкое прикрытие для низменных побуждений. Я стыдился за себя, за своих сыновей, за своего августейшего отца и его августейших предков. «Я люблю тебя» Швейца ввергало меня в пучину раскаяния больше, чем все остальное. Прежний я видел в этих словах двойное кощунство, новый я пытался возразить, что землянин не разумел ничего дурного ни под «я», ни под «люблю». Прежний отвергал эти доводы и горько раскаивался. Во что я превратился, обменявшись признаниями в любви с другим мужчиной, с земным уроженцем, с купцом, с сумасшедшим? Как решился вручить ему свою душу и стать совершенно беззащитным перед таким человеком? Не убить ли его, чтобы вернуться в прежнее состояние? Я зашел в его комнату. Он спал с улыбкой на лице, и я не ощутил к нему ненависти.

Почти весь тот день я провел один. Ушел в лес, искупался в холодном пруду. Преклонил колени перед огнетерном, как перед посредником, и шепотом исповедовался. Залез в колючие заросли и вернулся весь исцарапанный. Швейц спросил, что со мной. Я сказал «ничего» и после молчал весь вечер, притулившись в воздушном кресле. Землянин разглагольствовал за двоих – говорил, как мы поедем в Сумару-Бортен, и привезем оттуда мешки с наркотиком, и обратим в Маннеране всех до единого. Я не перебивал, этот его план казался мне не более нереальным, чем все вчерашнее.

Я думал, мне станет легче, когда я вернусь за свой письменный стол, но нет. Халум была у нас дома и менялась с кузиной платьями, при виде их я чуть не пустился бежать. Они улыбались мне ласково, по-женски, они принадлежали к одной тайной лиге, я с отчанием переводил взгляд с одной на другую, и их двойная зеркальная красота пронзала меня обоюдоострым мечом. Эти улыбки, эти всезнающие глаза! Им не нужен был наркотик, чтобы вытянуть из меня всю правду.

«Где ты был, Киннал?» – «В лесном доме, мы там обнажались с землянином». – «Ты показал ему свою душу?» – «Да, и он свою показал». – «А потом?» – «Мы говорили о любви. Землянин сказал «я люблю тебя», и он сказал то же самое». – «Какой же ты гадкий мальчик!» – «Да, да. Не знает, куда от стыда деваться».

Этот воображаемый диалог крутился у меня в голове, пока я шел к фонтану, где сидели они. Я обнял, как подобало, жену, обнял, как подобало, Халум, но старался не смотреть им в глаза. В суде повторилось то же самое: в глазах своих подчиненных я читал обвинение. «Киннал Даривал открыл все наши тайны землянину Швейцу. Посмотрите на этого саллийского обнаженца! Как он только терпит собственное зловоние?» Я держался в стороне и работал из рук вон плохо. Документ о какой-то сделке со Швейцем, попавший ко мне на стол, испугал меня – я боялся, как огня, новой встречи с землянином. Мне не составило бы труда запретить ему дальнейшее проживание в Маннеране, это было бы вопиющим нарушением доверия, но я думал об этом. Удержало меня лишь то, что такой поступок был бы еще постыднее прежнего.

На третий день, когда даже дети стали недоумевать, что такое с отцом, я пошел в Каменный Собор к посреднику Джидду.

День был жаркий и влажный. Облака заволокли Маннеран, покрыв все блестящей изморосью. Древние черные камни храма отражали странный, почти белый солнечный свет, словно призмы, но внутри царили прохлада и тишина. Джидд работал на почетном месте, в апсиде за большим алтарем. Он встретил меня в полном облачении – я с ним договорился заранее. Быстро