Слоны Ганнибала - Роберт Силверберг

Роберт Силверберг

Слоны Ганнибала

День, когда пришельцы приземлились в Нью-Йорке, — это, конечно, пятое мая 2003 года. Такие исторические даты помнят все: 4 июля 1776 года, 12 октября 1492 года и — ближе к тому, о чем мы говорим, — 7 декабря 1941 года[1]. К моменту вторжения я работал на «Метро-Голдвин-Майер» и Си-би-эс, был женат на Элейн и жил на Восточной Тридцать шестой улице в одной из первых «складных» квартир: одна комната днем и три ночью, кошмар за три тысячи семьсот пятьдесят долларов в месяц. Нашим соседом во времени и пространстве был деятель шоу-бизнеса по имени Бобби Кристи. Он работал с полуночи до рассвета — очень удобно для всех заинтересованных лиц. Каждое утро перед тем, как мы с женой уходили на службу, я нажимал кнопку, стены раздвигались, пятьсот квадратных футов нашей квартиры разворачивались и на следующие двенадцать часов оказывались в распоряжении Бобби. Элейн этого терпеть не могла.

— Это невыносимо — вся чертова мебель на рельсах! — говорила она. — Я не привыкла так жить.

Из-за смещающихся стен мы каждое утро находились на грани развода. В остальном наш брак тоже не походил на крепкий союз. Думаю, раздвижная квартира стала последней каплей: с таким объемом нестабильности Элейн не смогла справиться.

Утро того дня, когда появились пришельцы, я потратил на обмен и пересылку данных в Акрон, Огайо, и Коломбо, Шри-Ланка. Помнится, речь шла об «Унесенных ветром», «Клеопатре» и ретроспективе Джонни Карсона[2]. Потом, как всегда по понедельникам, я отправился в парк на свидание с Марантой. К тому моменту мы с Марантой уже шесть месяцев были любовниками. В Беннингтоне она жила с Элейн в одной комнате и вышла замуж за моего лучшего друга Тима; можно сказать, мы были обречены стать любовниками. Такие вещи случаются сплошь и рядом. По понедельникам и пятницам мы, если позволяла погода, романтически обедали в парке, а каждую среду в течение девяноста минут оттягивались до полного изнеможения в комнатушке моего кузена Николаса на дальнем конце Вест-сайда, на перекрестке Тридцать девятой и Кох-Плаза. Я был женат три с половиной года и впервые завел интрижку на стороне. Все, что происходило между Марантой и мной, казалось самым важным событием в обозримой вселенной.

Стоял один из тех чудесных, золотисто-голубых, жизнерадостных дней, какие Нью-Йорк иногда дарит в мае, словно приоткрывает окошко между сезонами мерзкого холода и липкой жары. Я шагал в сторону парка по Седьмой авеню с песней в сердце и бутылкой охлажденного шардоне в руке, лелея мысли о маленькой круглой груди Маранты. Однако постепенно я осознал, что впереди нарастает какой-то шум.

Я слышал завывания сирен и автомобильные гудки — не обычные ежедневные, которые как бы спрашивают: «Ну когда же мы тронемся с места?» — а особые, ритмичные, словно восклицающие: «Ох, ради Христа, что там такое теперь?» В душе шевельнулся страх. По Седьмой авеню навстречу мне мчались люди с обезумевшими лицами, как будто из обезьянника в Центральном парке только что вырвался Кинг-Конг и теперь гнался за ними. А другие бежали в противоположном направлении — в сторону парка, как будто им абсолютно необходимо увидеть то, что там происходит. Ну, вы понимаете, таковы жители Нью-Йорка.

Маранта обычно ждала меня около пруда; сейчас складывалось впечатление, что именно там и происходит заваруха. Перед моим мысленным взором мелькнул образ: я карабкаюсь по стене Эмпайр-стейт-биддинга[3] — или, по крайней мере, по стене Эману-Эль[4],— чтобы вырвать Маранту из лап огромной обезьяны. Гигантский зверь останавливается, осторожно опускает ее на ненадежный край, свирепо смотрит на меня, яростно колотит себя в грудь… «Конг! Конг! Конг!»

Я преградил путь одному из бегущих из парка и спросил:

— Что, черт побери, происходит?

Это был мужчина в костюме и при галстуке, с вытаращенными глазами и одутловатым лицом. Он замедлил движение, но не остановился. Я подумал, что он вот-вот собьет меня с ног.

— Вторжение! — завопил он. — Твари из космоса! В парке!

Тут мимо пробежал другой, на вид деловой человек, тащивший по портфелю в каждой руке.

— Полиция уже там! — прокричал он. — Они блокируют район!

— Вот дерьмо, — пробормотал я.

Я мог думать лишь о Маранте, о нашем пикнике, солнечном свете, шардоне — и о разочаровании.

«Что за чушь собачья! — вот так я думал. — Почему, к дьяволу, они не могли появиться во вторник?»

Когда я добрался до конца Седьмой авеню, полиция с помощью силового поля перекрыла вход в парк. Вдоль южного края от Плаза до площади Колумба стояли машины с сиренами и мигалками, чрезвычайно затруднявшие дорожное движение.

— Но мне обязательно нужно найти свою девушку! — выпалил я. — Она ждет меня в парке.

Коп пристально посмотрел на меня. Его холодные серые глаза, казалось, говорили: «Я честный католик и не собираюсь потворствовать твоим внебрачным связям, богатенький безнравственный ублюдок!» Но вслух он ответил мне:

— Через силовое поле вам не пройти, мистер. И поверьте, вам совсем не понравится то, что сейчас происходит в парке. Не беспокойтесь о вашей девушке. Парк очистили от всех человеческих существ.

Именно так он и выразился — «от всех человеческих существ». Какое-то время я в ошеломлении бродил вокруг, но в конце концов вернулся в офис и нашел там сообщение от Маранты. Оказывается, она покинула парк, как только началась эта заваруха. Славная шустрая Маранта. Она понятия не имела, что происходит, хотя все выяснила, как только оказалась в своем офисе. Она просто почувствовала — что-то назревает — и убралась подальше. Мы договорились встретиться в половине пятого в баре «Рас тафари». Это одно из наших местечек на углу Двенадцатой и Пятьдесят третьей.

Начало вторжения заметили семнадцать человек. Вообще-то на полянке в момент появления пришельцев людей было больше, но многие не обратили внимания на происходящее. По словам очевидцев, все началось со странного бледно-голубого мерцания на высоте примерно тридцать футов над землей. Это мерцание быстро вращалось, словно вода, утекающая в водосток. Потом подул легкий ветерок, становившийся все сильнее. Он срывал с людей шляпы и носил их по спирали над бледно-голубым воздушным водоворотом. Одновременно возникло чувство усиливающегося напряжения, будто вот-вот что-то должно было произойти. Все это продолжалось около сорока пяти секунд.

Потом послышались звуки — хлопок, свист и тяжелый удар; по словам очевидцев, именно в такой последовательности. И мгновенно возник космический корабль пришельцев, по форме напоминавший яйцо. Он парил — как и в следующие двадцать три дня — на высоте примерно полдюйма над свежей весенней травой Центрального парка. Незабываемое зрелище: гладкая серебристая оболочка, странный угол наклона от широкой верхушки к узкому днищу, еще более странные, вызывающие беспокойство иероглифы на боках — они неясным образом ускользали от взгляда, если смотреть на них чуть дольше одного короткого мгновения.