Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы избежать в том числе таможенных сборов, мы отплыли из Хильминора на Сумарском заливе, в юго-западной части провинции Маннеран. В этот небольшой порт, живущий в основном рыбной торговлей, заходят все корабли, курсирующие между городом Маннераном и западными провинциями. Наш капитан следовал туда по морю, мы со Швейцем по суше. Двухдневная поездка пролегала по местности, покрытой особо пышными тропическими лесами. Оба мы находились в приподнятом настроении и говорили только от первого лица: для Швейца это было привычно, я же чувствовал себя шалуном, шепчущим «я» на ухо другому мальчишке. Мы обсуждали, сколько сумарского наркотика надо купить и как им распорядиться. Наши планы касались не одной Халум: мы собирались широко проповедовать наше учение и освобождать всех закрепощенных бортениан. Этот проект закрался в наши умы незаметно и постепенно выдвигался на первое место.
Под Хильминором стояла такая жара, что на самом небе, не иначе, волдыри вздулись. Сумарский залив блистал золотом на нестерпимо ярком солнце. Хильминор окружен грядой невысоких холмов, лесистых на морской стороне и голых на сухопутной, дорога вьется между ними, и я сделал остановку, чтобы показать Швейцу телодрева на внутренних склонах. Мы прошли к ним сквозь пересохший подлесок. Их было около десяти, вдвое выше человека, кривых, с толстой бледной корой, губчатой на ощупь, как тело дряхлой старухи. Изрезанные ради добычи сока стволы делали их еще безобразнее.
– Давай тоже отведаем? – сказал Швейц. Нужных инструментов у нас не было, но тут пришла девочка лет десяти, полуголая и загорелая дочерна – даже грязи на ней видно не было, – с буравом и фляжкой, явно посланная за соком. Смотрела она неприветливо. Я достал монетку и сказал:
– Он хотел бы угостить своего спутника соком телодрева.
Девочка, глядя по-прежнему исподлобья, с неожиданной силой вонзила в кору бурав, покрутила, вынула, наполнила фляжку прозрачной густой жидкостью и подала Швейцу. Он понюхал, лизнул, сделал глоток – и завопил от восторга.
– Почему это всюду не продают?
– Эти деревья растут только здесь, вдоль пролива, – объяснил я. – Его употребляют на месте или везут в Трейш – там без него многие уже не обходятся. Для остального континента мало что остается. В Маннеране его, конечно, можно купить, но надо знать где.
– Знаешь, что я придумал, Киннал? – сказал Швейц. – Заведу плантацию на много тысяч деревьев, чтобы хватило не только для Велады-Бортен, но и на эскпорт. Я…
– Дьявол! – Девочка добавила что-то на местном диалекте, вырвала у него из рук фляжку и пустилась бежать, оглядываясь и тыча в нашу сторону пальцем в знак презрения или вызова.
– Она что, с ума сошла? – растерялся Швейц.
– Ты дважды произнес «я». Надо быть осмотрительнее.
– Это я из-за тебя вернулся к дурной привычке. Но неужели это такое грязное слово?
– Ты не представляешь, насколько. Сейчас она расскажет братьям про грязного старикашку, который наговорил ей гадостей. Поехали, пока нас тут не прибили.
– Это я-то грязный старикашка? – вознегодовал Швейц. Я затолкал его в машину, и мы поехали в Хильминор.
40
Наш корабль стоял на якоре – синий с золотом, двухвинтовой, с запасным парусом. Мы назвали свои вымышленные имена капитану, которого звали Кхриш. Ближе к вечеру мы вышли в море. Ни капитан, ни его команда из десяти человек не спрашивали нас о цели нашего путешествия. Им, конечно, было любопытно, зачем кому-то надо ехать в Сумару-Бортен, но благодарность за вызволение из-под ареста делала их почтительными и крайне учтивыми. Берег Велады-Бортен уже скрылся из виду, впереди лежал залив без единого клочка суши. Меня это пугало: за всю мою недолгую морскую карьеру мы ни разу не удалялись от берега, и в шторм я утешал себя тем, что в случае чего доплыву до земли – здесь же вселенная состояла целиком из воды. Голубовато-серые сумерки соединили небеса с морем, и мне сделалось еще хуже. Наш кораблик одиноко колыхался в этой безмерной пустоте, в этом мерцающем антимире, где все сливалось в единое большое ничто. Я не ждал, что залив окажется столь широким. На карте, которую я рассматривал в суде всего пару дней назад, он был с мой мизинец; я думал, что мы вот-вот увидим скалы Сумары-Бортен, но мы все так же шли через бесконечность. Я приплелся в каюту и повалился ничком на койку, дрожа и молясь богу, хранящему путешественников. Мало-помалу мной овладело отвращение к самому себе. Мне вспомнилось, что я сын септарха, брат септарха и кузен другого септарха, что в Маннеране я важное лицо, глава семейства и добытчик рогатой птицы. Это не помогло. Какое дело утопающему, от кого он произошел? Что за польза от широких плеч, сильных мускулов и умения плавать, если не знаешь, в какую сторону плыть? Я дрожал и, кажется, даже плакал, растворяясь в этой голубой бездне, но тут на мое плечо легла рука Швейца.
– Суденышко у нас крепкое, а плыть нам недолго, – прошептал он. – Спокойно. С нами ничего не случится.
Будь это кто-то другой, кроме разве что Ноима, я мог бы убить его или покончить с собой, чтобы скрыть свой позор.
– Если Сумарский залив так страшно пересекать, как же люди летают к звездам, не сходя при этом с ума?
– Со временем привыкаешь.
– Этот страх… Пустота…
– Пойдем наверх, – мягко сказал Швейц. – Ночь прекрасна.
Он не лгал. Сумерки перешли в ночь, и над нами раскинулась черная чаша, усеянная бриллиантами звезд. В городе их почти не видно – я любовался ими, охотясь на Выжженных Низинах, но не знал их имен. Теперь Швейц и капитан Кхриш поочередно называли мне звезды и созвездия; каждый старался блеснуть и шептал мне на ухо, как испуганному ребенку, которого надо забавлять, чтобы он не плакал. Видишь? Видите? А вон там? В ту ночь я познакомился с кучей ближних солнц, с соседними планетами и даже одну комету увидел. Я помню все, что говорили мне Швейц с капитаном. Мог бы выйти сейчас из своей хижины и назвать все звезды, имена которых узнал в Сумарском заливе. Хотел бы я знать, долго ли мне осталось любоваться звездными небесами.
Утро положило конец моим страхам. Солнце светило ярко, небо подернулось легким руном облаков, море было спокойно, и меня больше не волновало, что я не вижу земли. Мы плавно
