Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

в огонь. После довольно продолжительных песнопений красавица (стройная, полногрудая, с длинными шелковистыми каштановыми волосами) взяла у старика флакон и принесла на нашу сторону очага, где его почтительно приняла дурнушка и поднесла трем вождям. Те присоединились к пению. Сначала я с интересом следил за тем, как флакон передают из рук в руки, но быстро соскучился и стал искать в этом какой-то смысл. Туннель, как я думал, символизировал лоно матери-планеты, путь к ее чреву, где добывалось из неких подземных источников белое вещество. Я выстроил сложную схему, включавшую в себя культ богини-матери, вход с горящим факелом в ее чрево, красавицу и дурнушку, представляющие разные стороны женского начала, двух парней, поддерживающих помимо огня мужскую потенцию вождей – и много чего еще, в основном чепуха, но для бюрократа вроде меня и это было недюжинным достижением. Потом мне стало стыдно. Я понял, что отношусь к этим людям как к дикарям, чьи обряды вызывают легкий эстетический интерес, но никакого серьезного содержания не имеют. Кто я такой, чтобы смотреть на них сверху вниз? Это я пришел к ним просить лекарства, чтобы просветить свою душу, – кто же из нас, спрашивается, высшее существо? Прояви любовь, сказал я себе. Не предавайся псевдонаучным измышлениям. Прими участие в их обряде или хотя бы презрения не выказывай. Не презирай. Прояви любовь. Вожди тем временем выпили каждый по глотку и вновь передали флакон дурнушке. Та двинулась по кругу, угостив стариков, старуху, красавицу и парней. Пришла наша очередь. Швейц выпил, за ним и я. При свете пляшущего огня девушка внезапно стала красивой. Я чуть не поперхнулся теплым густым вином из флакона, но заставил себя его проглотить. Из желудка оно сразу же поступило в душу.

43

Мы все слились воедино – десять их, двое нас. Сначала пришли странные ощущения подъема, обострения всех чувств, потери ориентации: мне виделся небесный свет и слышались странные звуки. Потом я почувствовал сердечные ритмы всех остальных, и наши сознания стали пересекаться, потом моя личность растворилась, и мы, двенадцать человек, стали единым целым. Я потонул в море душ, меня затянуло в Сердце Всего Сущего, и стало все равно, кто я: Киннал сын септарха, Швейц со старой Земли, хранители огня, вожди, жрецы, жрица, девушки – они неразрывно смешались со мной, а я с ними. Море душ было еще и морем любви – как же иначе? Мы стали друг другом, и любовь к самим себе связала нас прочными узами. Любить себя значит любить других, любить других значит любить себя. И я любил. Я понял яснее ясного, почему Швейц в тот первый раз сказал «я люблю тебя» – странные слова, вопиюще непристойные по-бортенски, нелепые, когда один мужчина говорит их другому. «Я люблю вас», – сказал я десяти сумарну; не словами, ведь их языка я не знал, а на моем, даже если бы они его понимали, это прозвучало бы грязно. Я люблю вас. Я говорил искренне, и они приняли этот дар от меня, ставшего частью их, переставшего видеть в них забавных дикарей, поклоняющихся кострам. Через них я чувствовал звуки леса, и шум прибоя, и любовь великой богини-матери – той, что колебалась у нас под ногами, той, что даровала нам этот волшебный корень для исцеления нашей разобщенности. Я узнал, что значит быть сумарну и жить простой жизнью у слияния двух маленьких рек. Узнал, как можно принадлежать к сообществу цивилизованных людей без автомобилей и банков. Понял, как искорежили свои души во имя святости люди Велады-Бортен и как можно это исправить, следуя путем тех, кто живет в Сумаре. Все это я познавал не в словах и даже не в образах – знание просто входило в меня, не могу объяснить как. Вы назовете меня лжецом или ленивцем за то, что я так плохо рассказываю, а я вам отвечу, что невозможно рассказать то, для чего нет слов – ты либо исказишь истину, либо упростишь ее до предела. Подумайте сами: я должен сначала перевести свои ощущения в слова и записать их со всем доступным мне мастерством, а вы считываете эти слова и переводите их в привычную для вас систему восприятия; на каждой стадии перевода значительная доля содержания размывается, и вам остается лишь тень того, что случилось со мной на поляне в Сумаре-Бортен. Что тут можно объяснить? Мы растворились друг в друге. Растворились в любви. Пришли к полному пониманию, не имея общего языка. Когда действие наркотика истощилось, часть меня осталась в них, а часть их во мне. Если вы хотите знать больше, хотите понять, что значит выйти из тюрьмы своего черепа, хотите впервые в жизни вкусить любовь, я скажу вам: не ищите словесных объяснений, а просто выпейте. Просто выпейте.

44

Мы выдержали испытание. После любовного обряда все вернулись в деревню, и начался торг. Утром наши носильщики притащили ящики с товарами для обмена, а вожди пришли с тремя глиняными горшками. По мере того как мы выкладывали ножи, зеркала и горячие стержни, содержимое двух горшков осторожно пересыпалось в третий. Торговался в основном Швейц – от проводника было мало толку: он, хоть и знал язык этих людей, не сливался с ними душой. В конце концов Швейц начал выкладывать товары горстями, а вожди сыпать порошок почем зря, обоюдно хохоча над собственной щедростью. Мы отдали деревенским все, что у нас было, оставив лишь немного для проводника и носильщиков, а порошка нам насыпали на много десятков доз.

– Сразу видно, что вы сходили удачно, – сказал капитан Кхриш, ожидавший нас в гавани.

– Неужели так заметно? – спросил я.

– Уходили вы озабоченные, а вернулись счастливые. Очень даже заметно.

В первую ночь на борту Швейц позвал меня в свою каюту. Он распечатал горшок и пересыпáл наркотик в конверты размером с нашу первую дозу. Молча, почти не глядя на меня, он наполнил семьдесят или восемьдесят пакетов, отложил с десяток в сторону и сказал:

– Остальное тебе. Спрячь это у себя в багаже, чтобы таможенники не нашли и тебе не пришлось применять свою чиновничью власть.

– Ты дал мне в пять раз больше, чем себе, – запротестовал я.

– Тебе нужнее, – ответил Швейц.

45

Я не понимал, почему нужнее, пока мы снова не пришли в Маннеран. Мы причалили в Хильминоре, расплатились с капитаном, без затруднений прошли досмотр (как доверчивы были еще недавно портовые власти!) и поехали на своей машине в столицу. В город мы въезжали по Сумарской дороге, через оживленный торговый квартал. Я смотрел, как