Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Проклятье! — прошипел он себе, прыгая к стене. — Тут раненые двигаются лучше меня! — Он смотрел, как мимо хромает раненый, перевязанный окровавленными повязками.

— Это неправильно, — прошипел Секутор. — Мы своё дело сделали. Нашли предателей. Какого чёрта мы всё ещё здесь делаем?

— Сражаться за короля не по тебе, да?

— Умирать за него не по мне.

Глокта фыркнул.

— Думаешь, хоть кто-нибудь во всём этом ёбаном городе рад? — Ему показалось, что сквозь шум битвы доносятся оскорбления Коски. — За исключением этого безумного стирийца, конечно. Присматривай за ним, а, Секутор? Он предал Эйдер, предаст и нас, особенно если дела пойдут скверно.

Практик уставился на него, и в кои-то веки вокруг глаз у него не было ни следа улыбки.

— Думаете, они идут не скверно?

— Ты же был наверху. — Глокта скривился, вытягивая ногу. — Бывало и лучше.

Длинный сумрачный зал когда-то был храмом. Когда начались атаки гурков, сюда стали приносить легкораненых, чтобы жрецы и женщины ухаживали за ними. В это здание приносить их было легко: Нижний Город, недалеко от стен. И в любом случае в этой части трущоб сейчас не было горожан. Риск пожаров и падающих сверху булыжников может быстро сделать квартал непопулярным. По мере того, как сражение продолжалось, легкораненые возвращались обратно на стены, оставляя здесь лишь тяжелораненых. Люди с отрубленными конечностями, с глубокими порезами, с ужасными ожогами, со стрелами в теле лежали повсюду в сумрачных проходах на своих окровавленных носилках. День за днём их количество увеличивалось, пока они не стали занимать весь пол. Теперь с теми, кто мог ходить, занимались снаружи. А это место предназначалось для изувеченных и искалеченных. Для умирающих.

У каждого человека был свой язык мучений. Некоторые без конца кричали и завывали. Другие просили помощи, пощады, воды, маму. Некоторые кашляли, булькали и плевались кровью. Некоторые хрипели и испускали последний вздох. Только мёртвые совершенно тихие. А их тут было немало. Время от времени выносили очередной труп с болтающимися конечностями, чтобы завернуть в дешёвый саван и уложить в груды за задней стеной.

Глокта знал, что целый день мрачные группы мужчин копали могилы для местных жителей. Согласно их незыблемым верованиям. Огромные ямы в развалинах трущоб, в которые поместится дюжина трупов за раз. Всю ночь те же люди сжигали мертвецов Союза. Согласно нашему отсутствию веры во что бы то ни было. Сжигают на утёсах, откуда маслянистый дым сносит ветром в сторону залива. Можно только надеяться, что ветер унесёт его прямо в морды гуркам с той стороны. Последнее оскорбление им от нас.

Глокта медленно шаркал по залу, в котором эхом разносились звуки боли, вытирал пот со лба, вглядывался в лица раненых. Темнокожие дагосканцы, стирийские наёмники, бледнокожие люди Союза — все перемешались. Люди всех народов, всех цветов, всех видов, объединились против гурков и теперь умирают вместе, бок о бок, все на равных. Это могло бы согреть мне сердце. Если бы оно у меня было. Он краем глаза заметил практика Инея, который прятался в темноте у стены неподалёку, тщательно осматривая помещение. Моя бдительная тень, здесь, чтобы никто не вознаградил мои старания на службе архилектора смертельной раной в голову.

Маленькое отделение в задней части храма было отгорожено занавесками под хирургию. Насколько это вообще можно назвать хирургией. Рубят и режут пилой и ножом, ноги отнимают по колено, руки по плечо. За этими грязными занавесками раздавались самые громкие крики во всём здании. Отчаянные вопли и рыдания. Происходящее здесь, пожалуй, не менее жестоко, чем то, что творится с той стороны внешних стен. В дыру Глокта видел Кадию за работой, его белая роба была забрызгана, запятнана, сделалась грязно-коричневой от крови. Он, щурясь, смотрел на какую-то блестящую плоть, отрезая её ножом. Может, обрубок ноги? Крики с бульканьем остановились.

— Мёртв, — просто сказал хаддиш, бросая нож на стол и вытирая кровавые руки об тряпку. — Несите следующего. — Он поднял занавеску и вышел наружу. Потом увидел Глокту. — А! Причина наших несчастий! Вы пришли, чтобы подпитать своё чувство вины, наставник?

— Нет. Пришел посмотреть, есть ли оно у меня.

— И как, есть?

Хороший вопрос. Есть ли? Он посмотрел на молодого человека, лежавшего на грязной соломе у стены, между двумя другими. Его лицо было бледным как воск, глаза остекленели, губы быстро шевелились, что-то бессвязно бормоча. Его ногу отняли выше колена, обрубок был замотан в пропитавшиеся кровью тряпки, бедро туго перетянуто ремнём. Каковы его шансы выжить? Почти никаких. Ещё несколько часов мучений в грязи, слушая стоны своих приятелей. Юная жизнь, угасшая задолго до положенного срока, и всё такое.

— Нет, — сказал он.

Кадия посмотрел на свои окровавленные руки.

— Тогда Бог поистине благословил вас, — пробормотал он. — Не у всех такая выдержка.

— Не знаю. Ваши люди хорошо сражаются.

— Хорошо умирают, вы хотите сказать.

Смех Глокты разрубил спёртый воздух.

— Да ладно вам. Никто не умирает хорошо. — Он глянул по сторонам на бесконечные ряды раненых. — Я-то думал, что вы, как никто другой, это усвоите.

Кадия не смеялся.

— Сколько, по-вашему, мы сможем выстоять?

— Что, хаддиш, падаете духом? Как и многое в жизни, героическая оборона в теории намного привлекательнее, чем на практике. — Бравый полковник Глокта мог бы нам об этом поведать. Когда его тащили по мосту с почти оторванной ногой, его представления о мире радикально изменились.

— Ваша забота трогательна, наставник, но я привык к разочарованиям. Поверьте, с этим я проживу. Вопрос остаётся. Сколько мы продержимся?

— Если морские пути останутся открытыми, и корабли будут снабжать нас, если гурки не смогут пройти за внешние стены, если мы будем держаться вместе и не опускать головы, то сможем продержаться ещё несколько недель.

— Ради чего?

Глокта помедлил. Действительно, ради чего?

— Может, гурки падут духом?

— Ха! — фыркнул Кадия. — Гурки никогда не падают духом! Не полумерами они подчинили всю Канту. Нет. Император сказал, и не отступит.

— Тогда мы должны надеяться, что война на Севере закончится быстро, и что войска Союза придут нам на помощь. — Совершенно тщетная надежда. Пройдут месяцы, пока в Инглии всё закончится. И даже тогда армия не будет в состоянии сражаться. Мы сами по себе.