Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский

книгу, думаю написать еще более короткое популярное изложение ее содержания, чтоб теория не оставалась доступна лишь тесному кругу специалистов, если книге будет суждено когда-нибудь увидеть свет.

Моя бедняжечка Надя! Тебя, как я вижу, совсем ограбили прошлое лето ваши литовские баронессы. Смотри, если так пойдет и в следующие годы, то Ниночка твоя скоро превратится в Нисю (Раппа Nisia). Вывожу эти слова так храбро, потому что как-то, между делом, подучился немного и польскому языку[49] и даже прочел с успехом несколько польских книг: кое-что из романов Сенкевича, Яна Ляма, Крашевского и даже из стихотворений Хиикевича. Тогда я думал в простоте души, что делаю это только из любознательности, но теперь начинаю склоняться к мнению, что здесь было предчувствие относительно Ниночки и что спириты правы, когда говорят, что грядущие события бросают на нас свои тени… Но серьезно: ты, верно, очень скучала, не видя своей дочурки целый год? Была ли ты у нее после этого? Как она поживает? Ты и Варя так хорошо описали мне ваших детей, что я теперь их знаю не только по наружности, но и по характеру, как будто бы был лично знаком с ними. А как славно описала ты заросли у пруда и лягушек — просто прелесть!

Одна из твоих новых карточек, сестренка Варя, та, которая на большом листе, очень меня обрадовала: там у тебя веселый и здоровый вид. Зато другая, где ты с Валей, совсем меня огорчила твоим страдальческим выражением, да и Валя на ней совсем унылый. Ведь говорил я тебе, чтоб ты не была грустной и больной, а здоровой и веселой, — а ты на этой карточке чуть не плачешь! Даже я, несмотря на все свои приключения, никогда не смотрел так уныло. Ободрись же, дружочек, и будем надеяться, что из твоего Вали выйдет очень умный и талантливый человек. Его рассеянность на уроках, о которой ты пишешь, нисколько не служит дурным признаком. Механическое заучивание букв, цифр, таблиц сложения и умножения, на которое сводится начало всякого обучения, конечно, мало удовлетворяет живого и наблюдательного ребенка, так как не доставляет никакой пиши его мысли или воображению. Его ум невольно переносит свою деятельность на что-нибудь другое, более занимательное, и чем богаче одарен этот ум, тем более он находит себе постороннего материала для размышления и тем более причин к рассеянности. Потом, когда период скучного механического заучивания окончится и начнется настоящая живая наука, пройдет и его рассеянность. Когда я в первый раз смотрел на его карточку, мне невольно вспомнился рисунок из одной старинной (начала XIX века) книжки, где по выпуклости лба и головы д-р Галль учил определять склонности и способности человека: по этой книжке выходит, что у твоего Вали должно быть очень сильное воображение. Правда, что Галль хватил через край, и потому его френология после временного успеха была всеми забыта. Однако некоторые пункты в ней были справедливы, и исследования последних лет над специальной деятельностью различных областей мозга воскрешают в исправленном виде кое-что и из этой френологии. Теперь, как до меня доходит, некоторые ученые (вроде Ломброзо) только тем почти и занимаются, что ощупывают головы всех и каждого. Хотя тут и много увлечения, но я уверен, что воображение сидит именно в передней части головы, за лбом, который у Вали такой большой и выпуклый. А воображение — это лучшая из человеческих способностей, без которой немыслимо никакое творчество. Непременно пусти его по научной дороге, и лет через двадцать он будет твоей гордостью, а в ожидании этого крепко поцелуй его от меня.

Ты, дорогая моя Катя, просишь написать тебе о моем здоровье… Вот именно материя, о которой я менее всего люблю думать и говорить! Могу тебя только успокоить, что никакой смертельной болезни у меня пока нет, а что касается до не смертных, то их было очень много. Было и ежедневное кровохарканье в продолжение многих лет, и цинга три раза, и бронхиты (перестал считать), и всевозможные хронические катары, и даже грудная жаба. Года три назад был сильный ревматизм в ступне правой ноги, но, убедившись, что никакие лекарства не помогают, я вылечил его очень оригинальным способом, который рекомендую всякому! Каждое утро, встав с постели, я минут пять (вместо гимнастики) танцевал мазурку. Это был, могу тебя уверить, ужасный танец: словно бьешь босой ногой по гвоздям, особенно когда нужно при танце пристукивать пяткой. Но зато через две недели такой гимнастики ревматизм был выбит из ступни и более туда не возвращался! Раза три совсем приходилось умирать от разных острых болезней, но каждый раз с успехом выдерживал борьбу со смертью. Теперь кровохарканья прошли, а с сердцебиениями кое-как справляюсь и чувствую себя даже лучше, чем в прошлом году. По наружности во мне нет почти ничего болезненного, и я даже кажусь моложе своих лет, только очень худ, совсем не накопил никакого жиру. Несколько седых волос, о которых я вам писал, ведут себя очень странно и, очевидно, чисто нервного происхождения. В самой голове их нет и не было, но когда я чем-нибудь расстроен, их можно заметить тут и там в бороде. Затем, когда я некоторое время чувствую себя хорошо, они снова исчезают. Сначала я думал, что они выпадают, но потом убедился, что ничего подобного нет и те же самые волоса принимают снова естественный цвет! Так продолжается и теперь.

Как твоя семья, милая Катя, по числу детей походит на нашу! Воображаю, что за чудесная лесенка выходит, когда поставить рядом всех твоих детей — Тоню, Шуру, Маню, Колю, Мишу, Петю, Катю и Андрюшу. Ты говоришь, что с маленькими много хлопот, — но зато сколько и радости, особенно когда подрастут!

Мне всегда нравились семьи, в которых много детей, и когда мне приходилось в них бывать, я всегда любил возиться с детьми, и дети меня всегда любили. Раз, качая одну пятилетнюю девочку на руках, я поднял ее так высоко, что стукнул головой о потолок, но, к счастью, не сильно, и она только собралась всплакнуть, но тотчас позабыла свое намерение и взобралась ко мне на колени. А я ужасно перепугался и думал, что у нее на голове вскочит шишка…

Ну, теперь прощайте все, мои дорогие. Если б вы знали, сколько радости приносят мне ваши милые, милые письма.

Любящий вас Николай Морозов

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

12 июля 1899 года

…Милая, бедная мамаша! Я и подумать не могу без боли