Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все интересное я выписываю в тетради, но, несмотря на это, уже давно перестал перебрасываться от одной науки к другой и в последние пять-шесть лет совсем специализировался на учении о строении вещества, которое, по-моему, лежит в основе всех остальных наук о природе. Вот будет радость, когда удастся дописать последнюю страницу моей книги об этом!
Милый Петя, и вы, сестренки! Вы отлично сделали, что описали мне все, что вас окружает, вплоть до того, как квакают лягушки на пруде, и притом, по словам Нади, «очень грубыми голосами», и как их боится Верочка. Именно эти маленькие подробности я и читаю с особенным удовольствием, потому что вижу в это время вас так ясно, как будто бы вы находились у меня перед глазами. Вот так пишите и в будущем! Каждый раз, когда я приезжал в Борок на каникулы, мой слух еще по дороге со станции поражал этот лягушачий концерт, к которому изредка примешивался резкий крик коростеля, похожий на скрип несмазанной телеги или той деревянной качели, на которой мы с вами и с Мери качались иногда по вечерам. И вот, когда я читал о кваканье лягушек, я все это припомнил очень живо. На меня так и пахнуло детством, свежестью деревьев, простором полей, и на душе стало легко и хорошо! Давно уже я не видал ничего такого!..
В Борке, по вашим сообщениям, все так сохранилось, что я начинаю подозревать, не уцелели ли на тесовой перегородке флигеля (в западной большой комнате, где потом стоял бильярд) и те смешные рожи, которые я нацарапал гвоздем у самого пола, когда мне было года четыре или пять… Всякий раз, когда я возвращался домой на лето и жил в этом отделении, я очень смеялся, глядя на эти произведения своего детства. Когда будете писать следующий раз, не забудьте сообщить мне, целы ли большие портреты отца, дедушки и бабушки и разные масляные картины на стенах: всевозможные нимфы-Калипсы, морские виды Айвазовского (которые мне нравились более всех других из наших картин) и разные бытовые и исторические картины в зале наверху и в других комнатах.
Из ваших писем оказывается, что теперь можно дойти до самого пруда, ни разу не выходя в поле. Читая Надино и Верочкино описание этих густых зарослей около пруда, я невольно вспомнил один сон, который я видел несколько лет назад. Мне снилось, что я снова попал в Борок, но весь сад перед балконом, до самого спуска к нижнему полю, зарос густым и высоким еловым лесом, и я никак не мог пробраться через него к дому, хотя и слышал ваши голоса на балконе. Вообще я вижу иногда сны, которые переносят меня к вам, но все это — сны из нашей детской жизни.
Как хорошо ты сделал, Петя, что так подробно описал мне свою жизнь. Теперь исчез в моей голове последний пустой промежуток, который мешал мне связать наше детство с вашей современной жизнью. Очень ли разрослись соседние с Борком деревни: Дьяконово и Григорево? Изменились ли в них нравы и обычаи? Когда я был дома в последний раз, там не было еще ни одной школы, и крестьяне почти поголовно были безграмотны, а кругом на много верст не было ни одной души, с которой можно было бы о чем-нибудь поговорить. Есть ли теперь около вас какие-нибудь соседи, с которыми ты более или менее близок?
Ты, Верочка, спрашиваешь меня, как идет моя «книга вещества». С великим удовольствием могу сказать, что как раз в день Рождества и в день нового (1898) года я окончательно разрешил два последних затруднения в моей теории, и теперь мне остается только изложить уже по готовому плану один большой отдел книги, который хотя и носит понятное и даже приятное (особенно для женщин) название «ароматических соединений», однако представляет в учении о структуре вещества (за исключением белков) самую сложную часть. Очень охотно объяснил бы я тебе, в чем состоит моя теория и в каком отношении она находится к прежним взглядам, но, к сожалению, вопрос этот настолько специальный, что понятен только для немногих, и я сам не мог бы даже приступить к нему, если б в прежнее время не занимался очень много теоретическим и практическим анализом минералов и органических веществ. На каждой странице моей рукописи ты увидала бы структурные формулы, от одного взгляда на которые у непривычного человека (как сказал мой один товарищ) делается «рябь в глазах». Но для того, кто с ними освоился, эти формулы совсем не так трудны, напротив — они очень стройны и выразительны, а выводы из них имеют большое значение для всех отраслей естествознания. Вот почему я очень люблю их и так свыкся с ними, что вижу их даже во сне и пишу почти все наизусть, десятками, без передышки.
Вот теперь ты имеешь понятие о внешнем виде моей книги и не удивишься тому, что она подвигается так медленно. В последние пять лет я занимаюсь серьезно только одним этим предметом. Каждый день (кроме болезней) посвящаю книге три-четыре часа (больше физически не могу), и все-таки редко удается написать в день более трех-четырех страниц. Однако, несмотря на эти медленные шаги, в год выходит много, и книга медленно, но явно приближается к концу. Сначала я просто приходил в отчаяние, когда после нескольких месяцев работы видел, что конец остается по-прежнему далеко или даже прямо удаляется, вследствие расширения плана во время работы, но теперь перевал сделан, и заключительная глава приближается с каждым месяцем. Когда окончу всю
