«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков

Как мог действовать Артамон Матвеев, преследуя свои цели, показывает история с казнью царевича Лжесимеона 17 сентября 1674 года, совпавшей с именинами царевны Софьи, которой тогда исполнилось семнадцать лет. Обычно царь Алексей Михайлович отмечал именины своих детей, устраивая праздничные «столы». В этот раз царь постоянно принимал доклады Артамона Матвеева и был поглощен расправой с самозванцем. Про именины дочери и раздачу «именинных пирогов», в которой участвовал и царевич Федор, он в итоге тоже не забыл. Но праздник царевны Софьи был омрачен, не было большого торжества, а новости о публичной казни на Красной площади вряд ли прошли мимо женской половины царского дворца. И совсем по-другому происходили специально отложенные из-за текущих дел празднества по поводу крещения новорожденной царевны Феодоры Алексеевны 8 октября 1674 года. В них участвовал весь двор; состоялся царский стол и отдельно царицын стол, где царицу Наталью Кирилловну поздравляли ее «верховые боярыни» — жены первых бояр (супруги Матвеева Евдокии Григорьевны уже не было в живых, она умерла 24 августа 1672 года)[330].

По приказу царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны были посланы подарки — «звары, и коврижки, и подачи с купками» всем членам Думы — боярам, окольничим, думным дворянам и думным дьякам, кого не могли пригласить во дворец. Глава царицыного двора думный дворянин Авраам Никитич Лопухин был также послан с «коврижками» и разными напитками «к мамам, и к боярским женам и околничим, и к думным дворянским женам и к ближним людям женам… которыя не были у стола». Другими словами, никто из членов Думы и «ближних людей» не был оставлен без внимания и милостей царя и царицы, даже если не попал в число приглашенных во дворец.

День 8 октября 1674 года запомнился еще одним важным событием: долгий служебный путь Артамона Матвеева увенчался пожалованием ему чина боярина. Разрядные книги помещают это известие сразу же за записями о пожаловании запорожского атамана Ивана Серко, что, конечно, было не случайным. Артамон Матвеев приложил много усилий для поимки самозванца Лжесимеона. Становится понятнее, почему было отложено на время празднование именин царевны Феодоры, так как формально пожалование Матвеева боярским чином было приурочено к этому событию. Боярство было «сказано» Артамону Матвееву после литургии в дворцовой церкви Святой Евдокии «на сенях», «до столового кушанья», после чего и был «крестинной стол» царевны Феодоры Алексеевны. Существовала определенная местническая сложность, потому что надо было найти такого придворного, кто бы мог «сказать» боярство сыну дьяка. Любой из бояр и окольничих, входивших в Думу, обязательно бы отказался от царского назначения, думая прежде всего об ущербе чести своего рода. В итоге боярство Артамону Матвееву сказывали думный дворянин Афанасий Иванович Нестеров и думный дьяк Ларион Иванов[331]. «Боярин Артамон Сергеевич!» Сколько времени ждал он такого обращения к себе!

Получив боярский чин, Артамон Матвеев продолжил укреплять позиции в Думе. Его усилия отражены в разрядной книге 1674/75 года настолько выбивающейся из привычного ряда подобных источников, что исследователи готовы говорить о создании чуть ли не новой их разновидности. Дело объясняется вмешательством в ее составление Артамона Матвеева.

Обычно «разряды» содержали перечни служебных назначений, записи местнических дел, описание царских приемов («столов»). Разрядным приказом ведал думный дьяк Герасим Дохтуров, но Артамон Матвеев мог влиять на него. Именно это стало причиной насыщения разрядных книг мелочными деталями, связанными с привозом грамот от бояр в Москву и подачей их в Посольском приказе во главе с Матвеевым. Артамон Матвеев попытался осуществить своеобразную «революцию» в определении местнического старшинства. Кроме привычных указаний в разрядных книгах на распределение воевод в полках и по городам, стала учитываться еще и отправка грамот в приказ, возглавлявшийся Артамоном Матвеевым. Только Матвеев придумал учитывать воеводскую рутину с отсылкой отписок в приказы, как возможный «случай».

Члены Боярской думы бывали на воеводских должностях прежде всего в крупных, «титульных» городах Русского государства — Новгороде, Казани, Астрахани. И как раз в это время противники Матвеева (и Нарышкиных) были отосланы из Москвы на такие воеводства: окольничий Иван Богданович Милославский — в Казань, окольничий Иван Михайлович Милославский — в Астрахань. В Новгород отправили стольника князя Михаила Алегуковича Черкасского, а Новгородский полк ведал боярин князь Иван Андреевич Хованский, тот самый, по прозвищу Тараруй, с кем позже будет связана «Хованщина» 1682 года. В Киев назначили князя Алексея Андреевича Голицына, совсем незадолго до этого, 4 сентября 1674 года, получившего пожалование в «ближние бояре». И везде Артамон Матвеев был активен, действуя в собственных интересах. Он лично передавал царские указы об отправлении воевод из Москвы, докладывал царю Алексею Михайловичу о челобитных не желавших отправляться из столицы придворных, искусно вызывая гнев на ослушников царской воли. Служилые люди из заметных княжеских и боярских родов начали даже отговариваться болезнями или другими причинами, лишь бы не пересекаться с Артамоном Матвеевым в Посольском приказе.

Можно вспомнить, как Матвеев искал и нашел книгу «Пашквиль», чтобы обвинить польскую сторону в неуважении к царскому титулу. Теперь он сам стал составлять такой коллективный «пашквиль» на других бояр и включать в разрядную книгу разнообразную компрометирующую их информацию. Ловили ли где-нибудь на воровстве дворовых людей боярина князя Одоевского, провинились ли в чем-нибудь люди князей Голицыных — все эти сведения попадали в разрядную книгу. И так было с представителями многих родов бояр и окольничих, входивших в верхушку двора. Например, пострадали от подобных записей князья Пронские, Ромодановские, Татевы, а еще Стрешневы. Как потом могли быть использованы подобные записи, можно было только догадываться. Очевидно, что Артамон Матвеев создавал возможности для усиления своих позиций в спорах с первыми аристократами в Думе. Иногда матвеевские удары не щадили и совсем близких к царю людей, таких как дядька царевича Федора Алексеевича боярин князь Федор Федорович Куракин, обвиненный в держании в своем доме ворожеи. Пока рассматривалось дело, боярин князь Куракин был удален от двора. Но знал бы Матвеев, как опасно было начинать разговоры о колдовстве, как это потом ударит по нему самому![332]

«Стиль» и образ мышления царедворца Артамона Матвеева получили отражение и в его приказной деятельности. Он сам рассказал, как вел дела к «повышению царской чести» в челобитных, вошедших в «Историю о невинном заточении…». Матвеев привел примеры, действительно имевшие место в посольских делах 1674–1675 годов и связанные с приемами шведского