Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Но это было уже позднее, после того как он стал премьер-министром, а на первом этапе пребывания в правительстве Черномырдин был чистым отраслевиком с явными пережитками руководителя советского периода, пришедшим с целью лоббирования интересов ТЭКа. Конечно, круг его обязанностей вице-премьера отнюдь не ограничивался руководством лишь газодобывающей отраслью и включал, например, такой тяжелый и сложный участок, как Минатом, со всеми его проблемами. Ему пришлось думать и об интересах электроэнергетики, заниматься вопросами нефтяной промышленности и так далее. И все же он оставался явным отраслевиком, не слишком влезающим в общеэкономические дела и всячески способствующим укреплению «Газпрома». Я бы сказал, что Черномырдин, став летом 1992 года зампредом, еще долгое время оставался в душе президентом своего родного концерна.

Нужно заметить, что Черномырдин быстро нашел общий язык с нефтяными генералами. Благодаря Виктору Степановичу они получили возможность приватизировать нефтяные компании по той схеме, которая их устраивала. Фактически им была отдана большая власть и контроль над огромными деньгами, если учитывать значение валютных поступлений от экспорта нефти и газа для страны. ЧВС, как его за глаза называли и чиновники, и журналисты, вообще умел находить общий язык с региональными руководителями и производственниками. В отличие от Гайдара он легко, если требовала обстановка, раздавал обещания, особенно во время поездок по регионам. Просители были в восторге. В дальнейшем многое из обещанного не выполнялось, но Черномырдин выходил сухим из воды, в случае конфликта перекладывая ответственность за неисполнение на чиновников аппарата и министерств. Дескать, не доглядел, бывает. Умение лавировать, находить компромиссы, при этом отстаивая свою принципиальную позицию по существу, было сильным качеством Черномырдина, обеспечившим ему долгий срок премьерства в тяжелейший период.

При этом сам стиль работы Виктора Степановича вначале очень напоминал о прежних советских временах. У нас было тогда несколько довольно острых стычек на заседании правительства, когда он стал выходить с проектами постановлений о подготовке топливно-энергетического комплекса к зиме, буквально повторяющими стиль традиционных постановлений ЦК КПСС и Совмина: тому-то отремонтировать столько-то труб, электростанциям обеспечить такой-то запас угля, газохранилищам закачать столько-то газа, обеспечить поставку угля населению. Как это можно было реально сделать в рыночных условиях, когда мы во многом уже перешли на принципиально другую систему управления, было непонятно. Помню, я тогда выступил на заседании правительства и сказал, что документ предлагается по форме вредный, а по содержанию бесполезный. Он возрождает тот административный подход, от которого мы стремимся уйти, и выполнять его все равно никто не будет, потому что если у муниципального хозяйства есть деньги, оно завезет уголь, а если нет, не завезет. И вопрос нужно решать совсем другими методами, о которых в постановлении нет ни слова. «Если нужно финансирование, – говорил я, – то и давайте решать: сколько средств и на что нужно и можно выделить». Причем речь не обязательно должна идти о прямом выделении бюджетных средств. Следует найти механизм, который обеспечит заинтересованность и поставщиков, и потребителей путем, например, правильного установления тарифов. То, что мы обяжем электростанции специальным постановлением обеспечить тот или иной уровень запасов угля или топочного мазута, отнюдь не гарантирует их создания. Следует думать о том, как мы можем стимулировать их это сделать экономическими методами. Черномырдин тогда очень резко реагировал на мою критику и обвинял меня чуть ли не в саботаже подготовки к зиме.

Гайдар в тот раз спустил этот конфликт на тормозах. Было принято подкорректированное постановление, которым, в частности, создавалась специальная комиссия во главе именно с Черномырдиным для проработки вопроса. Гайдар вообще часто проявлял завидное терпение и мудрость. Чтобы не идти на конфликт, он иногда подписывал подобные постановления, понимая, что на самом деле они бесполезны. Однако инициаторы постановления оставались удовлетворены, а негативные последствия Гайдар старался минимизировать уже на стадии реального финансирования, которое он контролировал очень жестко.

Конфликт был относительно сглажен, но, видимо, какой-то зуб Черномырдин на меня тогда затаил. Я помню, что после заседания правительства ко мне подошла присутствовавшая на нем журналистка с телевидения (заседания тогда обычно были открыты для прессы), которая сказала: «Ну зачем вы идете на конфликт, неужели не понимаете бесполезность этих споров и только наживаете себе врага». Я подумал, что, может быть, действительно тогда несколько погорячился, хотя мне искренне казалось совершенно нелепым принимать такого рода решения, которые экономически не были обеспечены.

Уже позднее, когда Виктор Степанович стал премьером, он начал существенно эволюционировать, хотя это происходило достаточно болезненно и долго. Гайдар в свое время зло пошутил, что за макроэкономическое образование Черномырдина страна заплатила невиданную в мире цену (имея в виду экономические потери, связанные с ошибками Черномырдина на первом этапе премьерства).

В качестве премьера Виктор Степанович столкнулся со всем комплексом социально-экономических проблем. Их уже нельзя было решать с позиций одной отрасли, поскольку предоставление ей особых льгот или финансовой поддержки могло привести к провалу в других сферах. Он просто вынужден был прогрессировать, превращаясь из защитника интересов одной отрасли в человека, смотрящего на ситуацию с общеэкономических позиций. Сама жизнь заставила его понять, что экономика не может существовать, базируясь лишь на одном, пусть даже очень мощном секторе.

Правда, начал Черномырдин свою деятельность на посту премьера с постановления, явно благоволившего именно этому сектору. Оно выделяло льготный кредит топливно-энергетическому комплексу в размере нескольких сотен миллиардов рублей. По тем временам это были весьма значительные деньги. В тот момент многие решили, что все понятно: пришел человек от ТЭКа, и теперь вся экономика будет работать на ТЭК. Да и вообще первое время Виктор Степанович не понимал сути политики финансовой стабилизации, и поэтому правительство много раз наступало на одни и те же грабли. Оно, например, просто закручивало кран бюджетного финансирования, вовсе не выдавая из бюджета ничего, в том числе и того, что в нем было заложено и уже обещано. Делалось это при активном участии Бориса Федорова, ставшего к тому времени вице-премьером и одновременно министром финансов. Просто говорилось: нет доходов бюджета, поэтому ничего дать не можем. Тогда эта политика реализовывалась очень часто, хотя время от времени ее использует, пожалуй, любой министр финансов.

В принципе, практика эта порочна. Когда у вас уже сформирован, скажем, оборонный заказ, определены другие бюджетные расходы, открыты лимиты на финансирование строек и люди начали строить, производить и хотят получать за это заработанное, а бюджет прекращает финансирование под предлогом борьбы за финансовую стабилизацию, то правительство совершает ошибку. Оно должно заботиться о финансовой стабильности главным образом на стадии формирования бюджета, правильно планируя доходы и соизмеряя с ними государственные расходы. Разумеется, это намного сложнее. Нужно искать компромисс с законодателями, противостоять давлению регионов, отраслевиков, отдельных