Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

ладонь малая лепта, а из той лепты складывается большая, иногда и вовсе увесистая. Скреблось в груди у Еремея, когда видел он пальцы грязные, быстро деньгу жертвенную перебирающие. Сие не моление было, но рыночное месиво, прямо супротив заветов евангельских. И после – как не согласиться со словами письма запретительного, что попы те богослужения в торжища превратили и руки к приятию гнусной мзды простерли.

Только знал Еремей и о том, каково принял те указы народ христианский, за кем во многих делах предпоследнее слово – прямо перед словом Божьим. Ох, взвился народ, ох, клял последними словами правящую консисторию и еретиков окаянных, что подобно землю буравящим червякам, тайными путями во власть просочились. Тяжело становилось Еремею: в войнах и делах государственных всегда послушен был народ властям, радостно принимал указы царские, не раз «ура» кричал и «ура» громкое, даже о деньгах податных не каждый раз печаловался. А вот о вере не внимал он предержащим, знал, что лучше чиновных людей понимает святость и благодать, как и отсутствие оных.

И горечь поднималась из чрева, захватывала Еремеево самое горло: об одних делах он властям душевно верил, но с народом поперек расходился, о других же – наоборот. И как решить, кто прав? И непогрешим ли он сам в сердце своем? Если горит внутри – это и от ангела может быть, и от беса.

Только без искренности как же с людьми можно? Нельзя с запечатанными устами жить, каждое слово на весах отмеривать. Но коли не скрывать, говорить по правде – что сделать сможешь, кому помочь сумеешь? Отвернутся и те и эти. Нельзя судить напропалую, но нельзя и душе дать такой приказ, чтоб молчала, не рыпалась. Чтоб место свое знала, глас совести подавляла и притом с разбором большим.

И как с такими мыслями в служение уходить? Видно, прав был отец Иннокентий, выслушав его не раз, но ни единым словом не ободрив. Но и не осудив.

17. Письмо в действующую армию (бумага высшего качества)

«…Ну довольно поздравлений, как бы мне вас не перехвалить. Дело сделано немалое и бравое, но вовсе еще не завершено, и до той поры фортуна, как известно, в любую сторону повернуться может. Не мне вам объяснять, что военное счастье переменчиво, вспомните хотя бы прошлую кампанию, в тех же самых областях бывшую и столь же успешно для нашего оружия начатую.

…Теперь об ином предмете, донесение о котором от вас некоторое время назад получили и о каком имели здесь подробное рассуждение. Меры, принятые касательно моровой язвы, одобряю. В города армии заходить и так не надобно, с местными жителями сноситься чем меньше, тем лучше. От этого любых болезней поубавится – и смертных, и позорных.

Карантины по всем трактам выставили правильно, проследите только, чтоб они действовали согласно приказу, а не как бог положит, назначьте регулярные инспекции и ответственных офицеров. Извещаю вас также, что мне было доложено о рекомендации господина советника медицины выставить еще один пост перед самим Киевом и я соблаговолила на это согласиться с условием строгого наказа губернатору о том, чтобы сделано все было без лишнего шума, дабы никого не пугать и не давать пищи для ненужных сплетен.

Ваши фельдъегеря пусть тоже непременно скачут в объезд и лошадей не жалеют – я распоряжусь о подставах, а лучше – передавайте депеши с эстафетой, чтобы никто из действующей армии не смел подходить к столице ближе чем на несколько перегонов, пока мы не будем вполне уверены в бесповоротном окончании сего бедствия.

Засим желаю вам удачи и да хранит вас Бог!

Всегда благосклонная к вам…»

18. Тревожные новости

Вот, не может быть в нашей стране незапятнанного счастья, такими уж мы уродились – неусыпно горе у праздника на плечах сидит и кнутом каленым прохожих охаживает. Говорят теперь, все победы доблестные ни к чему оказались, взять и растереть: войско честное православное стоит на одном месте, стрельбы не ведет и не кровью истекает, а солдатским поносом; мрут соколики, дескать, сотнями и дюжинами, И того хуже: святыня-то древнейшая, мать городов расейских, тоже состоит в ожидании напасти и потому сама не своя.

Короче, слухи такие и слухи верные, – а когда у нас бывают неверные? – будто в Малороссию из туретчинских пределов добрался тот самый злополучный мор, о котором пока сведения были скудные, а потому преужасные. И обсуждению, как в таких случаях обыкновенно, не подлежащие. А может, и правильно это: вот мне насколько лучше и спокойнее было ничего не знать, не ведать и спать спокойнее. Но всегда вот подкинет нечистый, прибережет что-нибудь. Так что делать нечего, будем терпеть.

Теперь разъясняюсь. Афонька-то мой уже месяца с два переведен, и оказался во второй армии, той, что славой маленечко обойдена оказалась, и совсем не по праву. Оттуда и сведения, оттуда и заботы. Давеча получил от сына письмо серое, дымом окуренное, уксусом обрызганное, но разборчивое. Пишет, правда, что у них-то в частях полный порядок, хватает лихоманка только редких горемык, по большей части в обозе, у нестроевых, и сверх того чуток среди нижних чинов. Ибо начальствующий генерал принял меры верные, по науке медицинской и от дохтура знающего, который еще на линии фронта эту заразу укоротить сумел. Вследствие чего в главном лагере болезни почти и допущено не было, кроме как если кто уже успел ее подцепить, да не сразу обнаружил. И крепость неприятельскую потому взяли без особых потерь, оттого, кстати, и славы меньше, и чести. Вестимо дело, у нас, если без потерь, то награждают поменее. Значит, не храбро бился, если руки-ноги целы и голова не оторвана.

19. Успокоительное

«Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству о немедленном выставлении карантинов во исполнение данных мне инструкций. Торговые обозы задерживаются на подступах к Киеву и отводятся в надлежаще огороженные загоны для простаивания товаров в течение установленного срока. Вместе с тем сообщаю, что хоть распространения болезни у нас пока не заметно, сказать что-нибудь определенное на сей час затруднительно, ибо за каждой смертию в столь большом городе уследить невозможно. Впрочем, регистр покойников ведется тщательно и особого увеличения не обнаружил.

Вдобавок, снаряженные мною наряды ежедневно проверяют госпитали, церкви и самые кладбища, дабы проследить за внешним обликом недавно упокоившихся и при обнаружении подозрительных примет немедленно о том сообщить. На всякий случай совершены приготовления для огораживания некоторых городских частей, прежде всего, причалов и складов, ибо, согласно всеобщему мнению, возникновения мора нужно скорее ожидать в местах грязных, неустроенных, с большим скоплением пришлого