У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

Дрались, конечно, нормально. Первое время. когда немцы подходили к Сталинграду, нам приходилось летать над линией фронта с Ивановки по реке Червленая сюда на Криво-музгинскую. Работали с Бекетовского аэродрома.

Всякие бои происходили, в большинстве бои были неравные. У нас с самолетами неважно было… 23 августа в 18.13 немцы сделали звездный налет на Сталинград. Звездный – это значит при всякой высоте, начиная с тысячи метров и до 8 тыс. метров. С разных курсов группы одновременно заходили на Сталинград и сбрасывали груз.

Мы колупались с ними. По сути дела работала только наша дивизия, потому что 8‑я воздушная армия еще не подошла. Она еще формировалась. Прибыла позднее. Она вступила в бой в сентябре месяце… Впечатленьице было неважное. Особенно я переживал за город. Самолетов не хватало… вылетали четверки, пятерки, шестерки. Здесь мы на «Яках» летали. Переживал за свой город. Он горел весь и помочь ничем нельзя было, потому что вылетишь, повертишься, покрутишься, а тут «Мистеров» куча. Драться приходилось с большим напряжением. Сделаешь один вылет, опять вылетаешь. Мало самолетов было, много из строя выходило. Дрались до тех пор, пока наш аэродром стали обстреливать артиллерия.

Немцы вплотную стали подходить. Бомбардировщики висели над нашим аэродромом и «Мистера». Снаряды над аэродромом начали рваться. 788‑й полк последним стал покидать аэродром. Перелетели в Среднюю Ахтубу за Волгу. Перелетели 30 августа. Оттуда продолжали воздушные бои вести. Воздушные бои вели, разведку делали. В общем, как ПВО там работали. Мы перешли в оперативное подчинение 8‑й воздушной армии.

Под Сталинградом я сбил шесть самолетов. Как приехал сюда, одного сбил недалеко от аэродрома «88‑го», одного «Хенкеля» над Сталинградом сбил и трех «Мистеров». В общем шесть самолетов сбил.

«У нас трудность была в том, что не хватало самолетов».

Примеры отличия в бою:

«Много характерного было здесь. Ребята хорошо дрались. Я за командира полка работал в это время. Хорошо работал Башкиров, политрук, майор, комиссар эскадрильи, Козлов – командир эскадрильи, Гультяев, ныне Герой Советского Союза, Паскуаль Хозе, Беляев – сержант, исключительно работал парень. Приходилось драться с шестеркой “Мистеров” и парами дрались. Один раз 50 минут мы с Беляевым вели бой. Преимущественно мы дрались с “Мистерами”. В этом бою мы трех “Мистеров” сбили, капитан Чумаков сбил пару и Гультяев одного. Выходили из боя без оружия, боеприпасы израсходовали. Несмотря на это шли в лобовые атаки и все. Они не знают, есть у нас боеприпасы или нет. Действовали на моральное состояние.

В период нашей обороны Сталинграда немцы были на Тракторном заводе. Центральный аэродром немцы взяли и в самом центре города немцы были. Нам приходилось все время драться прямо над войсками. Их войска бомбили, свои прикрывали. У нас карта была. Мы знали, где наши, где их войска. Драться приходилось и над нашими, и над их войсками, там не разберешь, везде драться приходилось. Первое время они нам навязывали бой, а потом мы все время навязывали бой».

Немцы.

Надо сказать, что они трусоваты были не только под Сталинградом, они везде трусоваты. Они тогда паны, когда нас меньше, но если нас равное количество, или нас чуть больше, они в борьбу не вступают. Приходиться их догонять и просто навязывать им бой неожиданно для них. Обычно они в лобовые атаки не идут, трусят. Мы били им все время в лоб. На таран они тоже не идут.

Операция «Уран»:

Когда мы узнали, о наступлении наших войск, бодрость духа появилась. Когда нас прижимали, чувствовали себя неважно. Когда пошли наши войска в наступление, тут нашей авиации прибавилось. Тут уже старались больше вылетов делать. Вообще люди рвались в бой…

В последнее время мы несли охрану объектов Ленинск, Владимировка и Верхний Баскунчак. Железнодорожные узлы они старались все время бомбить. Это были единственные железки, по которым снабжался весь Сталинградский фронт. Он старался их разбить. Мы прикрывали, охраняли эти железки. Там сбивали «Мистеров». Кто попадался, того и били, разбирать некогда было кто они такие.

Когда перелетели на эту сторону, приходилось разведку делать для армии: 16‑й воздушной, 62‑й и 64‑й армии. Узнавали, в каких кварталах находятся немцы. Разведку сделаем, дают задание бомбардировщикам. Они летят, бомбят. И так до самого конца…

Потом сел на машину и поехал посмотреть, что делается в Сталинграде. Заехал домой. От дома ничего не осталось. Отец жил на Краснослободской улице. В Сталинград приехал -го февраля.

За Сталинград награжден орденом «Красного знамени».

Сейчас в ПВО находимся, прикрываем железнодорожный мост через Дон и дальше к Донцу. Там вновь построенные мосты. Он старается их разбить.

Все время летаем десятками, шестерками. Цель такая – не допустить немецкую авиацию, не дать возможности уничтожить эти мосты, чтобы наши войска имели возможность переправляться через эти водные рубежи. Они очень нужны будут с наступлением весны. Я войну начал в чине лейтенанта. Майора получил в начале 1943 года. Героя Советского Союза получил в чине лейтенанта.

Документ № 8

«…В нашем отделении было 3 узбека, 2 киргиза, 3 русских и 1 мордвин. Командир взвода был татарин»

Из беседы со Львом Александровичем Охитович – красноармейцем 347‑го стрелкового полка 308‑й стрелковой дивизии. 14 августа 1943 г.

С октября 1942 г. я служил в дивизии, которая принимала участие в обороне Сталинграда. По званию я красноармеец, но частично мне приходилось в период моей службы выполнять функции, не вполне свойственные красноармейцу. Поскольку на гражданской работе я был человеком литературы: журналистом, редактором и прочее, командование использовало меня для собирания материала по истории дивизии и в последний период даже разрешило мне писать произведения о боях в Сталинграде, которые я пережил вместе со своей частью.

К сожалению, мое положение всегда оставалось двусмысленным. Последние месяцы я находился при политотделе дивизии, но, будучи беспартийным и не штатным его работником, я фактически всегда сталкивался с рядом противоречий, связанных с тем, что ко мне предъявлялись требования, как к рядовому, а моя работа носила характер работы политотдельской. Это меня не удовлетворяло, вот почему, почувствовав, что приближаются серьезные, решающие бои лета 1943 г., я явился к своему руководителю – заместителю командира дивизии по политчасти тов. Свирину и заявил ему: «Прошу отправить меня в полк для выполнения обязанностей рядового бойца. Я знаю, что скоро будут бои, в которых решиться судьба войны. Я хочу не писать об этих боях, а принимать в них участие и проявить себя так, как я сумею».

Тов. Свирин откомандировал меня в 347 полк к подполковнику тов. Чамову, который в свою очередь направил меня в 1 батальон, где я стал рядовым бойцом 2 роты, 3 взвода, 2 отделения. Месяц я нес службу как рядовой боец и был агитатором роты.

В начале июля нам объявили, что взятый в плен на нашем участке фронта (это было в 16 км от Мценска) немецкий офицер дал показание о том, что в промежутках между 3 и 6 июля намечается немецкое наступление. В связи с этим нас предупредили, чтобы мы были в боевой готовности.

3–4 и 5 июля мы провели в большом напряжении, а после 5 июля нам стало известно, что немцы уже начали свое наступление, и мы двинулись в поход. Наша дивизия пошла на левый фланг Орловского участка фронта.

В нашем отделении было 3 узбека, 2 киргиза, 3 русских и 1 мордвин. Командир взвода был татарин. Народ все необстрелянный. Кроме командира взвода и меня, никто не был в боях.

10 июля, когда мы подходили к реке Зуше, мы впервые попали под минометный и артиллерийский огонь противника. Впереди нас шла 380 дивизия. 11 и 12 июля она прорвала укрепленную линию врага, форсировала реку Зушу и вступила на противоположный ее берег. Мы шли вслед за 380 дивизией в качестве ее резерва с временным интервалом в 12–14 часов. Примерно через полсуток после того, как 380‑я дивизия захватила первую линию немецкой обороны, мы уже занимали эти линии как резерв.

11–12, 13 июля наш полк подвергался непрерывными воздушным атакам. Немецкие самолеты буквально истязали нас, а поскольку основная масса бойцов не была раньше в боях, это вносило элементы некоторого замешательства из-за неуменья вести себя при воздушной бомбежке.

Наконец, 13 июля мы прорвались сквозь зону воздушных атак и сумели занять тот боевой участок, который нам был назначен. 13 июля мы прорвались сквозь зону воздушных атак и сумели занять тот боевой участок, который нам был назначен. 13 июля вечером другой батальон нашего полка вступил в бой.

14 июля утром наша рота занимала исходное положение, и я понял, что скоро наступит момент нашего соприкосновения с противником. Этот момент представлялся для меня очень тяжелым. В армии я уже полтора года. Я пережил оборону Сталинграда на самом страшном участке – на заводе «Баррикады», но будучи у себя в дивизии «журналистом», я в большинстве случаев выполнял функции, связанные с моей литературной работой и, находясь на самых опасных участках, наблюдал, а не действовал. А тут впервые я понял, что мне нужно реально делать то, что делает изо дня в день пехотный солдат в течение всей войны и что я видел только издали. Это меня до некоторой степени обескураживало. Мне 40 лет с лишком, физически я гораздо слабее большинства моих сверстников, я «неисправимый интеллигент» и, сколько я ни старался, даже будучи рядовым, понять и усвоить многие навыки, связанные с физическими действиями, навыки простые для людей из широких масс народа, я оставался в этой области бездарным и в большинстве случаев становился предметом со стороны других бойцов. Бойцы даже не понимали, что бывают люди, которые не умеют обращаться с лошадью, которые не умеют держать в руках лопату, которые по каждому пустому поводу обращаются к ним с вопросом, как нужно это делать?.. Умел собрать и разобрать винтовку, два раза бросал гранату и это, кажется, все. Ни ползать по-пластунски, ни делать пробежки я не умел, хотя и знал, для чего это делается.