Иные песни - Яцек Дукай

Хоррор принимал контракты и кратко-, и долгосрочные. По окончании Войн Кратистосов Рим, на тот момент вышедший из-под протектората любого из кратистосов, заключил так называемое Вечное Соглашение, согласно каковому Хоррору с того момента должно оставаться дополнением и противовесом политически неустойчивых Легионов; и таковым он и оставался вплоть до сегодняшнего дня. Соглашение включало в себя отдельные Колонны Хоррора — одиннадцать европейских, семь африканских, семь азиатских — никогда не соединяемых, чтобы никакое единичное поражение не могло уничтожить всю структуру. Колонны не всегда действовали на своей территории: половина Аксумейского Хоррора вот уже несколько десятков лет стояла на Британских островах. Еще у них в контрактах не всегда были параграфы, позволявшие при определенных условиях (например, при отсутствии конфликта) перейти на службу суверену, предлагающему большую цену. А даже если такое и случалось — это всегда требовало предупреждения за несколько месяцев, а то и лет.

Стратегос Бербелек нанял весь Хоррор, какой был свободен для найма. Постепенно, в ближайшие тринадцать лет, под его командованием должны оказаться несколько десятков тысяч отборного войска. Вот только этих тринадцати лет у него не было. Он с разочарованием подсчитывал каждый проходящий день.

Коленица должна была пасть сегодня.

Они прошли последние линии окопов, бегемоты прикрывали путь к воротам. Если со стороны Крипера Чужебрата это некая уловка, то именно сейчас должны бы грянуть пиросидеры города. Ничего. Шли дальше. Аурелия двигалась длинными прыжками подле бока белого хумия (за ней громко пели языки пламени, красные хоругви). Девушка не спускала глаз со стратегоса. Тот же лишь криво усмехался.

В Коленице ударили колокола святыни. Сперва один, но сразу к нему присоединился второй и третий; вскоре били уже все, скорее всего, это спланировали заранее.

Бегемоты добрались до насыпи под воротами, двойной шеренгой гигантских тел прикрывая безопасный проход пехоты под стены. Вистульские солдаты у ворот высовывались из-за стен и руин за стенами, подавая приближающемуся галопом стратегосу какие-то знаки, что-то кричали. Понятно, что во всем этом шуме слов их было не разобрать.

В этот момент Аурелия подняла взгляд и заметила движение на стенах за четвертой башней, башней юго-восточной.

Указала туда Бербелеку рукой, огнем и движением.

— Сдаются!

Коленица вывесила белый флаг.

Вистульское войско грянуло радостным криком. Стратегос поднял правую руку, и горнист издал длинный сигнал «приготовиться!», а сотник Хоррора протяжно засвистел. Это тоже могла оказаться ловушка. Шли дальше.

Иероним Бербелек въехал в Коленицу предшествуемый двумя самыми крупными бегемотами, кои, разрушив, ко всему прочему, южные ворота города и примыкавшую к ним стену, сразу принялись стаптывать высокие уличные баррикады.

За окнами и на окрестных крышах могли укрываться сотни москвиян с кераунетами. Стратегос не сошел на землю, не укрылся за баррикадой вистульцев, любой мог спокойно его подстрелить, на белом хумии, в сияющей кирасе, с обнаженной головой и открытым лицом, под родовым знаменем, он был видим и узнаваем издали.

Не стрелял никто.

От уцелевшей после прохождения бегемотов боковой баррикады подбежал Сеок Ногач, старый сотник гэльской пехоты.

— Их нет, эстлос. Отступили несколько минут назад, все. Там стояли картечницы — а теперь ничего, забрали все с собой. Погляди, эстлос!

Слева, из глубин ближайшей поперечной улицы, выбежал верховой конь в полном снаряжении, с привязанной к луке седла белой простыней. Подкованные копыта твердо били в мостовую. Заржал, закрутился на месте, поскакал назад, простыня тянулась за ним, будто шлейф.

Стратегос сошел с хумия. Кивнул Оболу и Яне.

— Входить пехотой, квартал за кварталом. Сначала стены и башни — Сеок проводит. За мной Хоррор. Прекратить обстрел. И пусть кто-нибудь остановит тех шеолских звонарей! Вперед.

На улицах — ни души. Клубы дыма от горящих кварталов (северо-запад и запад) поднимались в ставшее безветренным небо, словно кладбищенские призраки; а они — двигались более-менее в том направлении, под покров пепла, в отблеск пожаров. Аурелия ступала на полшага впереди стратегоса. В этой пустоте и неподвижности, в тяжелых вечерних тенях, в смраде земного города — она прочитывала десятки неясных угроз, угроз очевидных и всего лишь ощущаемых, для себя и для него. Это уже была не война, это — нечто иное, нечто большее, так на войне не бывает.

Она вспомнила одно из любимых выражений отца: «Мне недостаточно одержать победу. Мои враги должны еще и проиграть».

Стратегос Бербелек шел неторопливо (за ним черные шеренги Хоррора, ощетинившиеся двойными, тройными стволами и кривыми клинками), осматриваясь по сторонам, останавливаясь на каждом перекрестке. Подзорная труба в левой руке постукивала о высокие голенища кавалерийских югров. Иероним с интересом поглядывал вглубь поперечных улиц, мимо которых проходил. Наверняка хорошо помнил эти улицы. Иронично усмехался.

Рынок. По крайней мере площадь, к которой сбегаются улицы. Посредине два колодца с низкими бортиками. Но прежде всего — люди. Впервые повстречали живых защитников Коленицы.

Впрочем, это были не сами коленчане — лишь солдаты Урала и Москвы: несколько вооруженных человек, присевших на колодезные бортики, и те, кто стоял вокруг них. Еще больше солдат стояло позади, в двух узких улочках — лишь немногие на лошадях, все с оружием. Аурелия высматривала знамена Ашавиллы. Ситуация была как минимум странной, казалось, они чего-то ждут. Возможно, на самом деле дожидались прихода Бербелека?

После она будет многократно раздумывать: что же здесь, собственно, происходило? Что разыгралось в Коленице перед приходом Бербелека с войском, почему они, войдя, застали ту ситуацию, какую застали, эту молчаливую, неподвижную сцену вокруг колодца и готовых к бегству солдат, зажатых на северных улочках? Что они сказали, что подумали, что сделали — прежде чем упала завеса наполненной страхом тишины?

Это после — сейчас же Аурелия выпрыгнула, не раздумывая, перед стратегосом, заслоняя его в огненном смерче. Хоррор разбегался в обе стороны, вливаясь в рынок под стенами домов, врываясь внутрь через окна и двери, раздались первые выстрелы и крики раненых, убиваемых, треск ломаемой мебели, углеродные воители прорывались все глубже, занимая очередные дома, очередные этажи —

Стратегос, не став ничего дожидаться, шел к колодцам. Собравшиеся там москвияне вскочили на ноги — семеро мужчин, две женщины, — все так же без слова и без какого-либо объясняющего жеста, бегающие глаза, невыразительные лица, нескоординированные движения, лысый уралец потянулся к прислоненному к колодцу кераунету —

Аурелия прыгнула с размаха бедренных эпициклов, рухнула на него в облаке красного жара, плащ уральца истаял в пламени еще до того, как девушка рассекла мужчину правой вихревицей вдоль позвоночника, а воздетыми орбитами ураниоса левого кругоручника отрубила ему голову.

Они разбегались во все стороны, спотыкаясь о свои и чужие ноги. Аурелия поломала оставленные кераунеты.

— Ты! — рыкнул Бербелек.

Она обернулась.

Стратегос указывал на одного из бегущих мужчин, высокого брюнета в доспехе, украшенном перьями феникса; тот отступал спиной вперед, не отводя взгляда от Бербелека, скорее идя, чем убегая, шажок за шажком, — теперь же остановился, будто окаменев.

— Ты! — повторно рыкнул Бербелек, и даже Аурелия испугалась. Медленно подошла к стратегосу, в успокоенном доспехе и холодном пламени. Остановилась сзади, справа.

— Крипер! — прошипел Бербелек и указал затянутой в перчатку правой рукой на покрытую пеплом мостовую у своих ног.

Чужебрат шагнул вперед, стопа левая, стопа правая, раз, другой — стратегос не отводил взгляд, не опускал руки — ближе и ближе, губы Крипера тряслись, он хотел отвести взгляд от лица Бербелека, но не мог, только сжимал кулаки и трясся все сильнее, на последнем шаге почти покачнулся, будто остатки сил его покинули, пал на колени перед Бербелеком — с протяжным, звериным стоном обнимая его ноги и прижимая к ним лицо, ниже, еще ниже, пока, наконец, не принялся целовать, лизать, слюнявить заляпанные сапоги Бербелека, а Бербелек глядел на него сверху вниз в странной задумчивости, Аурелия не понимала, что означает его легкая гримаса, иронично искривленные губы, усмешка не усмешка, что он чувствует, когда так вот похлопывает Крипера Чужебрата по голове и бормочет ему успокаивающе:

— Ладно, ладно, да-а-а, знаю, Крипер, знаю, надолго не затянется, больно не будет, все, все, все.

Той ночью впервые не шел дождь. Крипер Чужебрат горел до рассвета.

Σ