Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Через границу перейдем ночью, – сказала Арета, когда они вышли на вершину горы и увидели в лунном свете по ту сторону широкие долины и домики пастухов.
Они сели на траве и разложили продукты. Сало распарилось и выглядело не очень аппетитно, Арета решила его не есть, а Олесь себя заставил. Она ела только сыр и хлеб, запивая водой. Потом достала черешни и угостила Олеся.
– Червень, – сказала она. – Хороший месяц. И хорошее название. Жаль, что только месяцы имеют каждый свое название, а у недель названий нет. Иначе б сменяли друг друга сейчас трояндень, черешень, вишень, малинень…
– Румбарбарень, – добавил Олесь, смеясь.
– А почему бы и нет? Какое замечательное название: рум-бар-барень… Люблю пирог с ним, с ревенем… – сказала она и вдруг нахмурилась. – Но этот месяц для меня очень тревожный. Что-то наверняка случится.
– Что-то плохое?
– Как сказать… – пожала она плечами. – Для одних плохое, для других – хорошее. Только я не знаю, что именно. Могу только догадываться, исходя из всего, что уже произошло.
– Вы про войну? Так, о ней и так все говорят. Но если нападут немцы, то для украинцев это хорошо. Они смогут наконец избавиться от российского ига. И тогда моему отцу больше ничего не будет угрожать.
В голове у Олеся на мгновение промелькнула мысль о том, что, возможно, и не стоит переправлять отца сюда, раз уж готовится война. Но и эти сомнения Арета быстро развеяла.
– Какой же вы наивный! Русские при отступлении уничтожат всех, кого посчитают неблагонадежными, всех, кого подозревают в украинском национализме или патриотизме. И прежде всего людей думающих. Так они уже делали в 1915-м году, когда отступали с Галичины перед австрийской армией, а потом в 1920-том, когда отступали перед польско-украинской армией.
– Но, если отец еще не расшифровал ту тайну, которая им нужна, то они не могут его убить.
– Да. Скорее всего они вывезут его в Москву, и он будет для них работать там. И мы уже ничем ему не сможем помочь.
– Вы не закончили свой рассказ об Ольгерде и Марии, – напомнил он.
– Судьба их была трагична, – сказала она с грустью. – Папские послы их выследили в Киеве. Ольгерда убили, Марию пленили. Но княжеские дружинники ее отбили. В Киеве ее обвинили в чернокнижии и сожгли.
– Что она сделала такого, что ее обвинили в чернокнижии?
– Во время битвы с половцами она позвала на помощь ангелов. Ангелы появились в золотых доспехах и помогли разбить врага. Но церковники решили, что ангелов на помощь вызвали их молитвы, а не просьбы девушки, обращенные к небу.
– Она сгорела?
– Нет, на мгновение ее покрыли огонь и дым, а потом она исчезла.
Казалось, что долины дышат холодом и он поднимается сюда, в горы. Стало зябко, и они надели куртки. Когда луну перекрыли набежавшие на ночное небо облака, они стали спускаться, подсвечивая фонариками. Но ближе к границе выключили их. Олесь удивлялся, каким образом девушка так легко ориентировалась в пусть хоть и не сплошной, но темноте, уверенно выбирая лишь ей знакомый путь. Шла довольно быстро, а ему оставалось только следовать за ней, не теряя из виду.
Вдруг Арета остановила его рукой и сама замерла. Он прислушался. Что-то двигалось неподалеку, возможно, зверь. Это мог быть и олень, и дикая коза, и даже медведь, хотя встретить тут косолапого совсем не хотелось. Тишина так громко звенела в ушах, что отодвигала прочь другие звуки, Олесь и Арета не решались идти дальше и ждали. Где-то совсем рядом раздался треск. Арета нагнулась, подобрала толстый кусок валежника и швырнула в сторону треска. Мимо, ломая кустарник, что-то промчалось и исчезло, должно быть, дикая коза. Они перевели дух и продолжили путь.
Спуск, казалось, длился вечность, потому что шли они медленно, каждый раз останавливаясь и прислушиваясь. Больше на их пути никаких зверей не попадалось, только иногда неожиданно где-то рядом взмывала в черное небо, хлопая крыльями, испуганная невидимая птица. Вскоре рядом раздался плеск ручья. А вдали замерцали огоньки окон домика.
– Это пограничная застава, – шепнула Арета. – Давай обойдем.
Они сделали крюк и вышли на поляну. Прежде чем ее пересечь, притаились и прислушались, а затем медленно стали двигаться вперед. На востоке начинало светать, снова замерцали огоньки – теперь уже не заставы, а просыпающегося села, закричал первый петух. Они присели отдохнуть на поваленном дереве.
К обеду благополучно добрались до Львова. Телефон профессора без сомнения прослушивался, а за входом в здание следили. Итак, оставалось только каким-то образом выманить его из дома. Но и это было рискованно, потому что за ним так или иначе мог быть хвост. Оставалась надежда, что в это время он еще в университете, а не дома.
– Не думаю, что в университете они следят за каждым его шагом, – сказала Арета, когда они добрались до парка Костюшки. – Там за ним присматривают сексоты, а они меня в лицо не знают. Правда, знают тебя. А значит, должна идти я. Захочет ли твой отец снова со мной разговаривать? Хотя… может, он уже докопался до истины. Ну – я рискну, – сказала она решительно и, ловко собрав волосы в узел, спрятала его под берет – любимый головной убор советских женщин. Затем быстренько напомадила ярким красным цветом губы, опять же, чтобы соответствовать советской моде, и, обернувшись к Олесю, спросила: – Ну? Как я вам?
– Не дай Бог, чтобы вы мне такой приснились! – засмеялся Олесь потому, что Арета действительно мгновенно подурнела, превратившись в типичную приехавшую с востока секретаршу.
Глава 61
Киев, ноябрь 2019. Несостоявшаяся встреча принесла больше результатов, чем Бисмарк ожидал. И на горизонте он увидел Грецию
– Что это было? – спрашивал себя Олег, сидя в кафе «Ярослава» за третьей чашкой кофе, откачивая себя кофеином после тяжелой бессонной ночи, проведенной возле Рины, которая, казалось, пережила за двенадцать часов падение в бездну и чудесное из нее возвращение.
Когда ее пульс поднялся до нормы и дыхание стало ровным и слышимым, когда стало очевидно, что ее одолел здоровый, сильный сон, который не выпустит ее из своих объятий, пока силы полностью не вернутся к ней, Бисмарк решил выйти на влажный ноябрьский холод, на улицу. Выйти и свернуть вверх, налево. Туда, где меньше машин и больше кофе.
Теперь
