Трудный переход - Иван Машуков

— А она что? — нетерпеливо спросил Никита.

— Ну, а ей… она любит того, кто ей больше по сердцу, — ответил Демьян. — А я-то подумал, что она и меня любит, да только испытать хочет. Долго я так-то как во сне ходил, — Демьян усмехнулся, — да тут опять Алёха. "Ну, говорит, жениться буду, всё уж договорено". — "Что женись". Ушёл я тогда, помню, на сеновал, головой в сено зарылся и пролежал целый день. Потом слышу: свадьба. И не какая-нибудь, а без попа. Вот Алёха! — восхищённо воскликнул Демьян. — Пока мы с ним гуляли с Малашей, то да сё, революция произошла. Мы бывало поём: "Долой, долой монахов, долой, долой попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов". Стал Алексеи жениться — красную свадьбу устроил. На неё как на диво шли. Комсомол этот шефство взял. Кони с красными лентами, с колокольцами. Флаги красные. Музыка. Богачам того не по карману, что было устроено! Вот она, советская-то власть. Я, паря, тоже пошёл. Пересилил себя. Взял в разум: как же это мне на первую красную свадьбу не пойти? Пел — аж с присвистом. Плясал — аж доски гнулись… Малаша после отозвала меня в сторону, говорит: "Спасибо, Дома". А мне — нож в сердце.

Ну ладно. Сколько-то они пожили — воина. Японцы, паря, пришли, семёновцы. Подались мы в партизаны. Ещё в отряде были, Алексей мне всё нет-нет да и скажет: "Ну, Дёма, если меня убьют, ты Маланью не оставь". Сердце у него, что ли, чувствовало? Или он виноватым себя передо мною считал? Дескать, я-то счастливый — а товарищ-то мой? А я и верно всё холостым хожу. Уж и года вышли, а я всё холостой и холостой. А тут, значит, видно, он свою погибель увидел, когда мне-то крикнул. Эх, лучше бы я тогда его не послушался и сам на берегу остался! — с силой сказал Демьян. — Да так уж оно вышло…

— А сейчас где эта Маланья? Вы женаты на ней?

Демьян живо повернулся. Спрашивала официантка. Рассказывая, он и не думал, что она его тоже слушает. Кроме ячневого супа, девушка должна была подать сибирякам ещё и лапшевник. Но заслушалась и несколько сконфузилась, когда Демьян недовольный, что его слушали посторонние, сказал:

— Ещё что будет или уходить нам?

— Сейчас, — проговорила официантка.

После обеда, который лучше было бы назвать ужином, потому что время было уже под вечер, Демьян отправился искать себе ночлег. Он рассчитывал сегодня же встретиться с Генкой и, возможно, у него переночевать. А сибиряки пошли в свой барак.

Дождь не переставал. Из окна барака Егор смотрел, как мчалась по земле мутная вода. Могучая природа верховьев Имана неприветливо встречала сибиряков. В промежутки, когда стихал дождь, Егор видел: величественно плывут, задевая вершины высоких лесистых гор, белые облака, потом они опускаются ниже, закрывая собою всё. Сеется, как через сито, мелкая водяная пыль, но вот сквозь неё прорываются крупные холодные капли, они становятся чаще, бьют сильнее, и снова дождь, дождь… В его густой сетке, словно через мутное стекло, расплываются деревянные бараки — группа длинных, вытянутых строений, приткнувшихся у опушки леса. Тёмные стены, мокрые крыши. Один барак похож на большой сарай, там, как видно, топят печь — над крышей стелется клочковатый дым…

Налево местность открытая, а направо сразу же за бараками поднималась сопка. Ближний склон её был голый, крутой; взбираясь по нему, то обрываясь и исчезая, то снова появляясь, петляла всё выше, вверх широкая тропа. Дальше склон зарос тайгою: стоят густой стеной толстые деревья, и когда облака или туман спускаются ниже, кажется, что ничего уже больше нет на свете — только эти низкие, словно придавленные к земле бараки у опушки леса. И тогда мнится, что стволы деревьев не имеют вершин, да и не деревья это вовсе, а забор с неровными краями…

— Проклятое дело! — ругался за спиной Веретенникова Тереха. — Совсем пропал полушубок.

Егор ещё один раз взглянул в окно и отвернулся. Дождь как будто переставал. Мокрая одежда, брошенная где придётся, исходила терпким паром.

— Печки вот нету. Сломана.

— Посушиться бы…

Веретенников открыл свой зелёный сундучок — там всё было сухо, и эта маленькая радость несколько успокоила его. Никита принёс полный чайник горячей воды.

Сибиряки пили чай, когда в барак вошёл Трухин. Брезентовый плащ с капюшоном стоял на нём колом. Трухин неторопливо прикрыл за собой дверь и, откинув с головы капюшон, поздоровался.

— Хлеб да соль! — сказал он.

— Спасибо. С нами за компанию! — пригласили сибиряки.

Трухин сбросил дождевик, сел на низкие нары. Сибиряки отставили кружки. При встрече на дороге день тому назад Степан Игнатьевич не разговаривал с мужиками. Сейчас он их спрашивал:

— Ну, как вы на бирже поработали? Как заработали?

— Заработок, грех обижаться, хороший, — сказал Тереха. — Не знаю вот, как здесь?

— И здесь тоже государство не обманет.

— Оно, конечно, правда, а всё ж уговор дороже денег.

— Это правильно, — согласился Трухин. — Тут вы будете пока бараки строить, — продолжал он. — Плотничать умеете? — Трухин обращался к Терехе.

— Свою избу сам рубил, — ответил Парфёнов.

— А вы? — повернулся Трухин к Никите.

— Обо мне разговор! — всплеснул руками Никита. — Я почесть и дома-то не жил. Плотничал.

— Вот и хорошо. Строить будете на лесоучастке. И жить там же. А пока здесь задержитесь денька на три, завтра у нас штурм.

— Это как понимать? — насторожился Тереха.

— Вы убирали когда-нибудь урожай перед грозой?

— Бывало.

— Ну вот и у нас. Послушайте, какой ливень. Чуете, как река ревёт?. Это для нас не горе, а радость. Все брёвна, обсушенные на берегах, мы теперь можем вниз спустить, Только не прозевать, стихия. Несколько дней побушует — и кончено… Что не успеем сплавить, то будет лежать до будущего года…

— Значит, как по пословице: в страду один день целый год кормит, — понятливо тряхнул бородой Тереха. — Что ж, постараемся…

Мысль при помощи штурма, мобилизовав всех рабочих и служащих, рывком сбросить в реку оставшийся несплавленным лес, пришла Трухину при взгляде на вздувшийся Иман, когда он подъехал на коне к знакомому берегу. Приметный громадный кедр, запомнившийся ему с тех времён, как под ним стояли палатки первых лесорубов, стоял всё так же величаво, единоборствуя с коварной рекою.

Много раз её буйные воды вымывали из-под него землю, грозили обрушить всю его громаду вниз, а он пускал новые корни и всё держал берег.

И вот он стоял на месте, а река делала здесь излучину.

"Бывают же такие великаны!" — залюбовался Трухин на старого знакомого.

"Много повидал на своём веку, а вот удивим тебя, старик — будем лес возить на тракторах!" В конторе леспромхоза, куда вернулся Трухин после объезда участков, его ждал Черкасов. Директор леспромхоза быстро согласился на все предложения Трухина о штурме. Его и самого заботил оставшийся в штабелях лес, в особенности на Штурмовом участке. Разногласия возникли лишь насчёт тракторов. Обоих трактористов Черкасов уволил в отпуск. Кроме того, для трелёвки тракторами не было тросов. Но все препятствия оказались преодолёнными. Тросы привёз Лопатин. А с трактористами Трухин договорился сам. Они согласились поработать в дни штурма.

В лесорубческом посёлке на Партизанском ключе только и разговоров было, что о предстоящем аврале. По баракам ходили агитаторы, объявляли о штурме, беседовали с лесорубами и сплавщиками.

С утра в день штурма в барак сибиряков зашла Вера Морозова. Вера была в куртке и штанах, что дало основание Терехе Парфёнову заподозрить в ней сперва мальчишку.

— Посылают ребятишек… — начал он недовольно.

Тереха думал, что к ним придёт Лопатин. К этому забайкальцу он успел привыкнуть. Но всё равно, даже и разобравшись в том, что перед ним девушка, Тереха не смутился.

— Девке надо о женихах думать, а она о брёвнах, — гудел он.

А Вера, не обращая внимания на разглядывающих её сибиряков, объявила, что она десятник лесоучастка, их прямой и самый близкий начальник.

— Девка — начальник! — дивился Тереха. И ему, прожившему немалую жизнь, имеющему взрослого сына, она будет приказывать! Нет, что ни говори, а Тереха к этим штукам не привык. Но делать было нечего.

Вера с первых же минут показала себя распорядительным начальником. Перед нею было четверо сибиряков. Недоверчиво, подозрительно и даже недоброжелательно смотрел на неё бородатый мужик Парфёнов. С не меньшим, пожалуй, недоверием относился к ней и Егор Веретенников. Никиту чем-либо удивить было нельзя: он всего повидал на свете. Сейчас Никита поглядывал на Веру даже чуть снисходительно, готовый, впрочем, и заговорить с нею и выполнить любое её поручение. И только Влас встретил девушку открыто, кротко, с полным добродушием. Но Вера из всех сразу же выделила Никиту, может быть, потому, что на нём была привычная ей лесорубческая куртка.