Трудный переход - Иван Машуков

— Очень хорошо. Придётся, значит, второй сплав проводить. Между прочим, второй сплав на реках — это что, только у нас, на Дальнем Востоке, бывает или ещё где? — спросил Трухин.

— Ещё кое-где бывает, — отметил Соколов, — но не так бурно. У нас он имеет свой характер.

— Что же нам делать, если новый паводок начнётся? Не застанет он нас врасплох?

— Штурмануть нам придётся. "Свистать всех наверх" — как говорят моряки. Наш летний паводок — как буря на море — бушует накоротке и требует аврала.

Парунов в таком случае бочки спирту выкатывал… По три дня народ бушевал. Пьяная была работа, страшная: катились в Иман и брёвна и люди…

— Ну вот, вспомнили к ночи, — рассмеялся Трухин. — Другое вино нас пьянит, Викентий Алексеевич!

Веретенников с любопытством смотрел на уссурийскую деревню Кедровку. Здесь было всё не так, как в Сибири, Тут даже улицы в том виде, как это бывает в сибирских сёлах, не существовало. Фанзы и избы разбросались на холме и по его скатам и дальше, по низине. Там и сям среди кустарников виднелись серые крыши, деревянные трубы. Редко белели украинские хатки — с синими наличниками окон, аккуратные, чистенькие, словно сошедшие с картинки. Почти всё свободное пространство вокруг жилищ занимали огороды. Колья, оплетённые колючей проволокой, тальниковые плетни, горшки на кольях, тропинки меж огородами… "Землю ценят, — думал Веретенников, осматриваясь, — каждый клочок ухожен".

Они заехали на ночёвку к корейцу. Привёл их сюда Клим Попов. Фанза корейца стояла окнами внутрь двора, а глухой стеной на улицу. От дороги её отделял косой плетень; ворот не было. Демьян Лопатин заехал прямо с улицы в тесный двор. Навстречу путникам вышел пожилой кореец, одетый по-русски — в рубахе и пиджаке, в солдатских сапогах. На голове у него была старая армейская фуражка.

— А, Николай, здравствуй! — сказал, выходя вперёд, Клим Попов.

Кореец улыбался, протягивал всем по очереди руку.

Егор Веретенников с удовольствием помог распрячь кобылёнку. Похозяйничал в чужом дворе. Убрал с дороги арбу, прислонив задком к стене стайки. Поинтересовался сохой. Деревянная, с рогульками, похожа на старинные русские сохи, но вместо лемеха у неё железный распашник. Егор подошёл, взял соху за гладкие, обтёртые до блеска рогульки, приподнял… Из фанзы вышла кореянка, что-то крикнула и засмеялась.

— Это она говорит: "Узнаю пахаря. Видать, по сохе скучаешь?" — сказал Клим Попов.

Егору это понравилось, и он помог хозяйке растопить печку, сложенную здесь же во дворе, глиняную, с высокой трубой.

Его только удивило, что кореянка закурила от уголька маленькую, длинную трубочку.

"Хозяйство не хуже наших, — думал Егор. — Только почто же у них печки на улице, а бабы трубки курят?"

Заинтересовало его и жильё корейцев, в которое нужно было входить, сняв обувь. Это вызвало немало смеха. Сибиряки стеснялись разуваться. А ночевать во дворе было ещё холодно. Так и пришлось, как мальчишкам, входить в корейскую избу босиком, поджимая ноги…

Хотя на дворе было ещё светло, в фанзе стоял уже полумрак. Решётчатые окна, оклеенные промасленной бумагой, не давали много света. Низкий потолок, тёмные стены, казавшиеся закопчёнными. Через весь потолок, подпирая его, шла широкая деревянная балка — матица. Там виднелись заткнутые между нею и досками потолка пучки каких-то трав. В правом, дальнем углу болтался пересовец — гладкая палка, подвешенная к потолку за верёвочки. На пересовце висела одежда. Веретенников подумал, что и у него в избе у кровати есть такой же пересовец, и это, как и соха во дворе, за которую он только что держался, словно примиряло его с тем, что он находится здесь. Когда же он увидел жилистые, узловатые руки корейца — грубые руки пахаря, он мысленно обобщил, что "мужики, наверно, везде одинаковы". Затем внимание его привлекла печка. Она занимала немного места в фанзе и была такой низкой и длинной, будто обычную русскую печь положили на пол горизонтально, да так и оставили, забыли поднять. Жестяная заслонка закрывала зев печки.

— Давайте-ка ужинать у кого что есть, — сказал Клим Попов сибирякам.

Хозяйка зажгла керосиновую лампу. Задрожал жёлтый язычок огня, темнота сгустилась в углах. Хозяин выдвинул из-за печки низенький столик, подумал, посмотрел и приставил ещё один.

Сибирякам приходилось на поле есть прямо на земле, разостлав мешковину. Там все располагались кто как мог — лёжа или полулёжа, согнув ноги или опираясь на локоть. Здесь же, в этой непривычной для них избе, требовалось соблюдать какой-то неизвестный ещё им порядок, и поэтому, прежде чем за столики усесться, они выжидательно посматривали на хозяина.

Хлеб у всех был свой, купленный в ларьке на лесобирже. Когда все тесно уселись за столиками, женщина принесла и поставила таз с квашеным белым салатом и подсунула тарелочки с какой-то бурой массой, похожей на повидло, только более жидкой.

— Ага, соя, хорошо. Поужинаем, — сказал Клим Попов, потирая руки.

— Эх, теперь бы, паря, по маленькой! — проговорил Демьян.

— Хозяин, а вилок у вас нету? — спросил Никита.

— Да, Миша, принеси-ка, — повернулся к подростку корейцу Клим Попов. — А ты чего, хозяин? Подвигайся за компанию.

— Сами-то с нами, — молвил Тереха.

Кореец подсел к столику.

— Сами кушай, — сказал он, — твоя на дороге, надо есть многи…

Подросток принёс вилки и палочки. Хозяин ловко взял пальцами две палочки, захватил ими порцию салата и положил на тарелочку. Проголодавшимся путникам этот салат, сдобренный острой приправой сои, показался на редкость вкусным. Они живо уплели всё, что было в тазу. На столиках появился чугун с кипятком. Обжигаясь и дуя, они пили чай, наливая его в кружки поварёшкой.

Влас то и дело подвигал к чугуну свою кружку. Он вспотел и расстегнул ворот рубахи. Аккуратными глотками пил чай Клим Попов и расспрашивал хозяина о новостях.

Трудно справляясь с русским языком, кореец сказал, что сегодня в деревне будет собрание. Приехала Нина Пак.

— Сестра ему, — объяснил Попов, указывая на хозяина. — В райкоме работает…

После ужина Клим Попов решил пойти на собрание. Веретенников взглянул на Тереху:

— Сходить, что ли?

— Не находился ещё, — неодобрительно заметил Тереха.

— Эх, брат ты мой, ягодка-малинка! — воскликнул Никита. — Чего не посмотреть, какие здесь собрания? Айда!

— А я, паря, никогда от компании не отставал, — сказал Демьян.

Тереха укладывался на широком кане[1], где уже мирно расположился Влас.

Корейцы и русские сидели вперемежку на скамьях и вдоль стен. На столе горела десятилинейная яркая лампа. За столом было трое: Илья Максимович Деревцов, рыжеволосый, с крупным бритым лицом, — он председательствовал; рядом с ним сидел усатый, сухощавый Денис Толстоногое; по другую сторону от Деревцова был молодой кореец. Чуть поодаль от стола смотрел на собравшихся и чему-то иногда улыбался Семён Тишков — кудлатый парень в короткой кожаной куртке. В ту минуту, когда Егор, Никита, Клим и Лопатин с хозяином корейцем пришли на собрание и, стараясь не шуметь, кое-как расселись по углам, все, кто здесь был, слушали Нину Пак. Она очень горячо говорила, почти не делая пауз, на своём языке. Иногда среди потока гортанных слов она произносила отдельно две-три фразы звонко, резко, и это выдавало страстную напряжённость её речи. Невысокая тонкая фигурка, маленькие руки, делающие скупой жест, красивая голова с гладко причёсанными чёрными, как смоль, волосами и лицо — удлинённое, нежное, матовобледное, с мягкими линиями подбородка и шеи… "Культурная, наверно учительница", — думал Егор, слушая женщину.

Нина Пак с радостью взялась выполнить поручение Клюшниковой — провести это собрание в Кедровке. С самого начала, когда возникла нелепая, на её взгляд, затея организации здесь колхоза-гиганта, она не могла равнодушно думать о том, как это можно соединить несоединимое. Уж она-то хорошо знала особенности корейского земледелия. Её брат всю жизнь крестьянствовал — и у себя на родине, и здесь, на русском Дальнем Востоке. Они были детьми крестьянина. Нина жестоко раскаивалась, что она поддалась нажиму Марченко и, вопреки убеждению, проголосовала за неправильное решение. Клюшникова мудро поступила, отправив Нину Пак в Кедровку. "Именно я должна здесь быть, чтобы сказать о своей ошибке и исправить её". И она сказала сейчас своим соотечественникам также и о себе. Сказала, что, как член райкома, она отвечает и за гигант и за нелепую идею объединения русских и корейских колхозов… Надо укреплять русский и корейский колхозы в Кедровке, но пусть они работают отдельно. Надо вовлечь в колхоз всю корейскую бедноту и середняков.

Нина Пак кончила говорить. Голос её умолк, словно сорвался. Люди на полу и на скамьях задвигались, закашляли. Поднялся молодой кореец и кратко перевёл её речь.