Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время для похода было выбрано не самое удачное. Наступление на половецкие становища весной, когда кочевники были ослаблены после долгой зимы, стало обычной практикой русских князей со времён Владимира Мономаха. Но Мономах предпочитал выступать раньше, в феврале-марте, хотя это было труднее и требовало более тщательной подготовки. Многое зависело от того, какой была зима, сошёл ли снег и способно ли конное войско продвигаться по бездорожью Степи. В конце апреля пути делались проезжими и удобными, что для Всеволода и его юного сына было, по-видимому, важнее. Но и кони половцев к концу апреля набирали силу, и застать врага врасплох было практически невозможно.
Вот и на этот раз выступление русского войска не осталось незамеченным. «Половцы же слышавше поход его, бежаша и с вежами к морю, — свидетельствует летописец, имея в виду побережье Сурожского (Азовского) моря. — Князь же великий ходив по зимовищам их (в другом списке: «становищам их». — А. К.) и прочее возле Дона; онем безбожным пробегшим прочь».
Это тоже была обычная тактика кочевников — отступать, избегая столкновения с сильным врагом. Всеволоду и его сыну почти ничего не досталось. В течение трёх-четырёх недель они рыскали по пустым половецким «зимовищам», после чего вынуждены были вернуться домой. Ни о каких «сайгатах» — трофеях: ни о пленниках, ни вообще о какой-либо добыче летопись не сообщает, ограничиваясь обычными, так сказать, трафаретными фразами: «Князьже великий возвратился вспять в град свой во Владимир и вниде месяца июня в 6 день, на память святого мученика Дорофея епископа, в день субботний, и бысть радость велика в граде Владимире».
А вот другой сын Всеволода, Ярослав, когда станет переяславским князем, примет участие уже в общерусском походе на половцев — в 1204 году. Поход этот будет организован великим князем Рюриком Ростиславичем с участием многих князей (которые на короткое время окажутся в мире друг с другом), и четырнаднатилетний «Ерослав переяславьский, великого князя Всеволожь сын», будет назван среди участников похода вторым, сразу вслед за самим Рюриком и впереди Романа Мстиславича, сильнейшего из тогдашних южнорусских князей. Время для похода — самое начало весны — будет выбрано тогда более удачно («бысть же тогда зима люта, и половцем бысть тягота велика») — а потому и итоги похода окажутся не в пример Всеволодовым: «...и взяли русские князья полона много, и стада их захватили, и возвратились восвояси с полоном многим»151.
И всё же поход 1198 года, несмотря на свои скромные результаты, лишний раз показал силу владимирского «самодержца». В конце концов, половцы бежали «к морю» при одном лишь известии о его выступлении в Степь — а ведь именно это будут ставить в заслугу князю Всеволоду Юрьевичу древнерусские книжники. «От одного только имени его трепетали все страны», — восклицал владимирский летописец, автор посмертной похвалы князю (повторяя слова из летописной же похвалы Владимиру Мономаху), и, конечно же, имел на то основания. Когда мы читаем строки «Слова о полку Игореве» о могуществе «великого Всеволода», который способен был «Волгу вёслы раскропити, а Дон шеломы выльяти», то может сложиться впечатление, что автор подразумевал как раз поход 1198 года — единственный, повторюсь, в биографии Всеволода Юрьевича поход на Дон152. Но вот дальнейшие его слова, обращённые к Всеволоду: «...Аже бы ты был, то была бы чага по ногате, а кощей по резане», — может быть, и относятся к волжскому походу 1183 года, но к донскому — вряд ли. «Чага» — это пленница, рабыня; «кощей» — пленник, раб. Мы уже говорили о том, что захват полона во времена, о которых идёт речь, был едва ли не главной целью любой войны. Понятно, что после успешных походов, когда на Русь приводили толпы половецких и прочих невольников-«кощеев», цена на них падала; по мысли автора «Слова...», участвуй Всеволод в других военных предприятиях русских князей — и пленников и пленниц можно было бы покупать за бесценок («ногата» и «резана» — это мелкие денежные единицы: ногату, например, по нормам «Русской Правды», платили за кражу барана или порося, резана же стоила почти вдвое дешевле). Та же «Русская Правда» подтверждает, что «роба» ценилась дороже пленника, холопа. Но обычная сумма, которую платили за них, составляла 6 и 5 гривен соответственно153, — а это более чем в сто раз (!) выше, нежели те смешные цены, которые называл автор «Слова...».
Противопоставление могущественного князя Всеволода черниговским князьям-неудачникам, участникам похода в Степь 1185 года, — одна из ключевых идей «Слова о полку Игореве». И особенно многозначным оказывается тут образ «шелома» (шлема) — одного из символов воинской победы. Игорь и брат его «буй-тур» Всеволод, «два сокола», слетевшие «с отня стола злата», грозились, начиная поход, «испити шеломом Дону»154 — подобно тому, как некогда сделал это великий и славный Владимир Мономах, который, одержав свою знаменитую победу над половцами, «пил золотом шеломом Дон, и приемшю землю их всю, и загнавшю оканьныя агаряны», как образно выразился автор Галицко-Волынской летописи155. Внук же его великий князь Всеволод Юрьевич со своими полками способен был на большее — не только «испити», но «выльяти» — «вычерпать» — шеломами Дон. Так казалось автору «Слова...» — но получилось ли так на деле, он, как видим, не знал. Совершив свой донской поход, Всеволод тоже прогнал «окаянных агарян» к морю, подобно своему великому деду, — но затем половцы вернулись на свои привычные места кочевий, ничуть не менее грозные для русских, чем прежде, и «кощеи» и «чаги» остались в прежней цене, а синий Дон всё так же нёс свои воды к Сурожскому морю...
...Итак, Всеволод Юрьевич возвратился во Владимир в июне 1198 года. А полтора месяца спустя, 25 июля, во Владимире случился очередной «пожар велик»: «...во время литургии загорелось, и горело до вечера; церквей сгорело 16, а города мало не половина». И вновь приходилось отстраивать сгоревшие дома и церкви,
