Батый - Алексей Карпов

Алексей Карпов

Батый

Несколько слов в защиту автора

Признаюсь: не без содрогания решился я на то, чтобы издать эту книгу. Всё бы ничего, если бы не вторая буква в аббревиатуре знаменитой молодогвардейской серии. Поставить в ряд «замечательных людей» одного из самых свирепых завоевателей в истории европейского Средневековья, разорителя Руси, человека, залившего кровью едва ли не бóльшую часть Европы — от Урала, Волги и Камы до Адриатического моря? Возможно ли это? И не оскорбительно ли для нашей исторической памяти и патриотического чувства? Понимая, что упрёки такого рода, по всей вероятности, неизбежны, считаю нужным предварить дальнейшее повествование некоторыми пояснениями — не столько в защиту героя, сколько в защиту автора этой книги.

Прежде всего стоит, наверное, напомнить о том, что серия «Жизнь замечательных людей» отнюдь не является некой «доской почёта», куда имеют право быть допущены одни лишь «положительные» исторические персонажи. Хотя бы потому, что степень «положительности» того или иного исторического лица — вещь весьма субъективная и относительная, и попытка высчитать её (и, соответственно, определить право на то, чтобы занять место в ряду «положительных» и «замечательных» героев) изначально обречена на неудачу. Кто может скачать, например, насколько «замечательными» и достойными включения в этот ряд являются Иван Грозный или Наполеон, Пётр I или Александр Македонский, Карл XII или русский князь Святослав? Не говорю уже о Чингисхане и Тимуре (Тамерлане), типологически наиболее близких герою настоящей книги. Между тем представить без них серию «ЖЗЛ» едва ли возможно. Существует иной критерий включения исторических деятелей в ряд «замечательных людей» — их роль в истории, влияние на ход событий, происходивших в той или иной стране или в той или иной части света, их значимость наконец. Этот критерий кажется более объективным и более обоснованным — и вот ему-то все названные лица, включая Батыя, несомненно, отвечают.

Возразят: личность Батыя занимает особое место даже в ряду других кровавых завоевателей, ибо с его именем связано страшное монгольское нашествие, обрушившееся на Русь в конце 30-х годов XIII века. По силе разрушительного воздействия на ход русской истории оно не имеет себе равных. Это нашествие унесло жизни огромного числа людей, стёрло с лица земли сотни, если не тысячи городов и селений, до основания разрушило экономику страны, свело на нет целые отрасли ремёсел, безвозвратно сгубило бесценные памятники культуры, на два столетия поставив Русь на колени и едва не уничтожив саму русскую государственность. Почти двухвековое ордынское иго — самая чёрная, самая страшная глава нашей истории. А потому и личность Батыя в нашем сознании предельно демонизирована. В силу генетической памяти поколений русских людей Батый однозначно воспринимается как носитель некоего абсолютного зла, как некая всеразрушающая тёмная сила, поистине порождение преисподней. Но субъективизм и заданность восприятия — не лучшее подспорье в работе историка. Тем более что эта книга — не только о жестоком и кровавом завоевателе, но и о политике и государственном деятеле, не только о разрушителе, но и о созидателе — как ни парадоксально звучит это слово применительно к Батыю. Ибо нельзя забывать, что Батый, помимо прочего, был создателем огромного и оказавшегося весьма жизнеспособным государства — Золотой Орды, просуществовавшей около двух столетий и оставившей неизгладимый след в истории всей Восточной Европы. Влияние Золотой Орды ощущается в нашей жизни и по сей день, и многие родовые черты нашей государственности, политической системы, ментальности могут быть объяснены через историю вхождения русских земель в состав этого государственного образования. Было бы принципиально неверно разделять в Батые две эти ипостаси — разрушителя и созидателя, противопоставлять одно другому, выбирать, кем он был в большей степени. Так в истории не бывает. Созидатель вполне уживался в Батые с разрушителем, а жестокий завоеватель — с умелым политиком, находившим возможность управлять подвластными ему территориями не только с помощью страха, но и с помощью законов, и снискавшим себе славу справедливого и даже милостивого правителя, — во всяком случае, именно так отзываются о нём многие современные ему хронисты. В исторической памяти тюркских народов (например, в хивинских преданиях, записанных в XVI–XVII веках) Батый, напротив, предстаёт идеальным правителем, которому стремятся подражать другие ханы, даже не принадлежащие к числу его прямых потомков. Более ста лет тому назад выдающийся русский востоковед академик Насилий Владимирович Бартольд отметил этот удивительный парадокс. «Батый в глазах русских летописцев был только “лютым зверем”, — писал он, — между тем он не только получил от самих монголов прозвище “доброго хана” (Саин-хан), но прославляется за свою кротость, справедливость и мудрость мусульманскими и армянскими писателями, нисколько не расположенными хвалить монголов»1. И этот парадокс, несомненно, нуждается в объяснении — в том числе и для русского читателя, привыкшего к однозначному, сугубо отрицательному, демоническому восприятию «окаянного» и «злочестивого» Батыя.

Должен сказать, что, приступая к работе, я вовсе не стремился к тому, чтобы вынести какой-либо приговор герою книги — не важно: обвинительный или оправдательный. Это вообще не дело историка. («…Произнесение приговоров над деятелями и народами на основании отдельных фактов и отдельных сторон их деятельности — приём безусловно ненаучный», — писал по этому поводу тот же Бартольд.) Свою задачу я видел в другом: через биографию Батыя постараться понять эпоху, в которую он жил, — эпоху переломную во всех отношениях. При этом книгу о Батые я писал прежде всего как человек, занимающийся русской историей. И потому лично доя меня эта книга оказывается в ряду других книг, посвящённых правителям средневековой Руси, — начиная с княгини Ольги и князя Владимира Святого, чьи биографии также выходили в серии «Жизнь замечательных людей». Впрочем, все эти книги только условно могут быть названы биографическими: через биографию того или иного исторического лица я стремился проникнуть в понимание той или иной эпохи русской истории. И если книга о Батые стоит особняком или даже выпадает из этого ряда, то это прежде всего объясняется исключительностью эпохи — эпохи переломного для Руси XIII столетия, взорванного монгольским завоеванием. Понять то, что происходило тогда в России, можно лишь через обращение к истории всей Монгольской империи, через «соответствующее исследование всего монгольского фона», как выразился крупнейший историк русского зарубежья Георгий Владимирович Вернадский, посвятивший истории монгольского завоевания одну из книг своей многотомной «Истории России» — «Монголы и Русь»2. Поразительно, но страшное Батыево нашествие, навсегда изменившее ход нашей истории, явилось лишь частью, эпизодом Западного похода монгольских армий. Покорение Северо-Восточной Руси, включение её в состав Улуса Джучи (будущей Золотой Орды) — всего лишь эпизод завоевательной политики монголов. Всё, что происходило на Руси в середине и второй половине XIII столетия, определялось вне её границ — в Орде или ещё дальше, в Каракоруме, столице Великой Монгольской империи — Еке Монгол улус, как называли своё государство сами монголы. Русские князья превратились в «улусников» и «служебников» монгольских «царей» (само слово свидетельствует о том, что легитимность их власти не ставилась в русских землях под сомнение). На Руси действовали монгольские законы; сюда являлись монгольские, уйгурские и хорезмийские чиновники, творившие свою волю; тысячи русских людей угонялись в Орду и ещё дальше, в Монголию и Китай. А потому и понять эту эпоху через биографию кого-либо из русских князей, увы, не получится; для этого нужен иной взгляд — взгляд, так сказать, извне. Биография Батыя такую возможность предоставляет. Вот ещё одна причина, по которой я взялся за написание книги.