Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

цвета предметов меняются, незнакомцы появились у медных ворот Бетморы. В руках у них были посохи, с какими странствуют в тех краях вестники, а их одежды казались мрачными рядом с зелеными и лиловыми нарядами танцоров. Европейцы, которые тоже были на празднике, вместе со всеми слышали слова послания, но так как они не знали языка, то разобрали лишь название страны: Утнар-Вехи. Весть, принесенная всадниками, быстро передавалась из уст в уста, не прошло и четверти часа, как жители Бетморы подожгли свои виноградники и бросились вон из города – в основном на север, хотя некоторые устремились на восток. Они бежали из своих красивых домов, через медные ворота. Дробь тамбанга и тит-тибака и заунывный звук зутибара резко прорвались, а звон калипака еще несколько секунд стоял в воздухе. Три таинственных всадника, передав послание, молча повернулись и отправились назад той же дорогой, что пришли. Обычно в этот час на одной из высоких башен разводили огонь – чтоб отпугивать львов, – а медные ворота запирали на засов. Но этой ночью огня на башне не зажгли, и больше никогда не зажигали, а медные ворота не заперли, и они так и остались распахнутыми.

Не было слышно ни криков, ни плача: только треск рыжего пламени в виноградниках да топот бегущих ног. Люди бежали стремительно, но без паники, как стадо антилоп, завидевших человека. Словно наконец случилось то, чего они боялись веками и от чего имелось одно спасение: бежать без оглядки.

Страх охватил и европейцев, и они тоже кинулись бежать. А что говорилось в послании, я не знаю.

Одни считают, что это был приказ Тубы Млина, таинственного владыки тех земель, которого никто из людей не видел, – приказ покинуть Бетмору. Другие говорят, что это было послание богов – враждебных или дружественных, неизвестно.

Третьи же утверждают, что в городах Утнар-Вехи свирепствовала Чума, а юго-западный ветер мог принести ее в Бетмору.

Некоторые думают, что странников поразила страшная гнусарская болезнь и что даже пот, капавший с их мулов, был смертелен. А в город они спустились, изнемогая от голода и жажды, – иначе как объяснить их ужасный поступок?

Но большинство уверены, что то было послание самой пустыни, которая владеет всеми землями к Югу. Она прошептала его на ухо трем всадникам, знавшим ее голос, тем, кто ночует в песках без шатров, а днем обходится без воды, кто на себе испытал ее немилость. А те передали горожанам, что пустыня требует Бетмору, что она хочет вползти на ее красивые улицы, послать ветер, несущий песок, в ее дома и храмы. Ибо ее древней жестокой душе ненавистны люди, и впредь никто не должен нарушать покой Бетморы, лишь знойный ветер будет шептать у ее ворот слова любви.

Если бы я знал, что за весть принесли и объявили у медных ворот три странника, я бы отправился в Бетмору, чтобы увидеть ее опять. Здесь, в Лондоне, мне иногда нестерпимо хочется увидеть этот прекрасный белый город. Но я не решаюсь. Ведь неизвестно, что меня ждет: ярость жестоких неведомых богов, долгая мучительная болезнь, проклятие пустыни, пытки в крохотной комнатке во дворце императора Тубы Млина или что-нибудь еще, о чем не сказали странники, – быть может, самое ужасное.

Идол и меч

Выл холодный зимний вечер на исходе каменного века; солнце, ослепительно полыхая над Толдскими равнинами, сошло с небес; облака расступились, стылое небо синело в ожидании звезд; покров спящей Земли уже каменел в преддверии ночного холода. И вот проснулись в своих логовищах, и встряхнулись, и вышли крадучись те дети Земли, коим закон определяет охотиться с наступлением сумерек. Неслышной поступью рыскали они по равнине в поисках добычи, глаза их горели во тьме, и снова и снова пересекались пути их. Внезапно посреди равнины замерцал костерок – пугающий знак присутствия человека. Дети Земли, которые рыщут ночами в поисках добычи, опасливо косились на него, и порыкивали, и бочком-бочком отходили прочь; все, кроме волков, которые подобрались чуть ближе, ведь стояла зима и волки были голодны – тысячами спустились они с гор и говорили в сердце своем: «Мы – сила». Небольшое племя разбило стоянку вокруг костра. Эти люди тоже пришли с гор или даже от земель за их пределами, но в горах волки впервые их унюхали: сперва они подбирали за племенем брошенные кости, но теперь подошли и обступили стоянку со всех сторон. Костер развел Лоз. Метким броском каменного топора он убил какого-то мелкого пушистого зверька, набрал красновато-бурых камней, расставил их в ряд и разложил на них кусочки тушки, а затем разжег огонь по обе стороны от камней; камни нагрелись, и мясо начало поджариваться. Тут-то люди и заметили, что волки, которые пришли сюда следом за ними, больше не готовы довольствоваться объедками с покинутых стоянок. Кольцо желтых глаз окружило стоянку, а если оно и сдвигалось – то лишь для того, чтобы приблизиться еще на шаг-другой. Так что люди племени поспешно наломали валежника, и срубили кремневыми топорами небольшое деревце, и все это кинули сверху в костер, разведенный Лозом: громадная куча веток накрыла собою пламя, волки трусцой подбежали еще ближе прежнего и выжидательно расселись; а свирепые, храбрые псы, принадлежавшие племени, уже решили было, что пришел им конец и погибнут они в драке, как им давным-давно предсказывали. Но тут высоченная груда валежника занялась, пламя выметнулось из-под веток, стремительно взбежало вверх с одной стороны и горделиво взвилось над вершиной, и волки, видя, как этот грозный союзник человека упивается своей мощью, и не ведая, сколь часто предает он своих хозяев, медленно побрели прочь, словно бы вспомнив о других неотложных делах. А псы голосили им вслед до самого утра и упрашивали вернуться. Люди же улеглись вокруг костра, и накрылись лохматыми шкурами, и уснули. Поднялся сильный ветер и подул на ревущее сердце огня, и алый отсвет сменился белым накалом. С рассветом племя пробудилось.

Лоз мог бы и сам догадаться, что в таком буйном пламени ничего не осталось от пушистого зверька, но его мучил голод, и Лоз, не рассуждая особо, пошарил в золе. То, что он нашел, безмерно его поразило; никакого мяса там, конечно же, не обнаружилось, равно как и выложенных в ряд красновато-бурых камней, но в кострище лежало что-то длинное – подлиннее человечьей ноги и поуже ладони, – словно громадная расплющенная змея. Лоз посмотрел на тонкие края, сходящиеся к острию, и подобрал камешек-другой, чтобы обтесать и заточить кромку, – внутренний голос подсказывал Лозу затачивать