Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„Некогда, – сказали вечерние испарения, – там проплывали облака, но было то много-много дней назад, как говорили наши предки. Возможно, этот безумец считает себя облаком“.
И откликнулись дождевые черви из теплых глубин грязи: „О туман, ты и есть облака, и нет других облаков, кроме тебя. А что до Хухенвази и Ниткраны, то их я не вижу, значит они не высоки, и нет в мире гор, кроме тех, что каждое утро извергаю я из глубин грязи“.
И туман, и вечерние испарения с радостью внимали голосу дождевых червей и смотрели на землю, веря их словам.
И правда, лучше быть туманом и ночами держаться поближе к теплой грязи и слушать утешительные речи дождевых червей, чем скитаться в угрюмых высотах, – лучше оставить горы наедине с их пустынными снегами, и пусть обретут они уют в созерцании раскинувшихся под ними городов людей и в шепоте неведомых далеких богов, какой слышат вечерами».
И стражи в воротах сказали: «Входи».
Тогда поднялся человек, пришедший с Запада, и рассказал западную историю. Он сказал:
«Одна дорога в Рим ведет через древний храм, некогда любимый богами. Она проходит по верху мощной стены, а пол храма находится глубоко под ней и выложен бело-розовым мрамором.
На полу храма насчитал я около тринадцати голодных котов.
„Бывало, – говорили они между собой, – жили здесь боги, бывало – люди, а теперь – коты. Давайте понежимся на солнышке на горячем мраморе, пока не придут другие люди“.
Был именно тот теплый полуденный час, когда мое воображение способно улавливать безмолвные голоса.
И страшная худоба тринадцати котов подвигла меня пойти в рыбный магазин по соседству и купить там изрядное количество рыбы. Я вернулся и бросил рыб через ограждение с вершины мощной стены, и, пролетев тридцать футов вниз, шлепнулись они на священный мрамор.
Ну, в любом другом городе, только не в Риме, и в умах других котов падающие с неба рыбы вызвали бы изумление. Эти же неторопливо поднялись, потянулись и лениво направились к рыбам. „Эка невидаль – чудо“, – урчали они про себя».
И стражи в воротах сказали: «Входи».
Горделиво и медленно – подобно их речи – приблизился к ним верблюд, чей наездник просил о въезде в город. Его лицо было освещено закатным солнцем, по которому он сверял свой путь к городским воротам. Стражи потребовали пошлину. Тогда обратился он к своему верблюду, верблюд повернулся и встал на колени, и человек сошел вниз. Человек развернул шелка и достал японский ларец из разных металлов. На крышке его были изображены фигуры людей, которые с берега пристально вглядывались в какой-то остров во Внутреннем Японском море. Показал он ларец стражам, когда те взглянули, промолвил:
«Кажется мне, что эти люди говорят друг другу так: „Полюбуйтесь на Оини, любимое дитя моря, маленького моря-матери, моря, не знающего штормов. Оно уходит с Оини, распевая песнь, с песней же возвращается по ее пескам. Мала и незаметна Оини на коленях моря, и не заглядывают к ней любопытные корабли. Белые паруса никогда не уносили ее легенд в далекие края, не рассказывают их бородатые странники морские. Ее незатейливые сказки неведомы на Севере, не слышали их китайские драконы, не знают и те, кто на слонах переходит Инд“.
Люди рассказывают эти сказки, и дымок клубится; дымок клубится, а они рассказывают сказки.
Оини неизвестна среди народов, не знают о ней в местах встречи купцов, не говорят о ней чужие губы.
Да и впрямь, Оини – крохотный остров, и любят ее те, кому знакомы ее побережья и местечки, укрытые от моря.
Не стяжавшая славы, известности и богатства, Оини горячо любима эльфами да еще немногими; но все умершие здесь продолжают любить ее и, часто нашептывая, бродят ночами по ее лесам. Можно ли забыть Оини даже после смерти?
Ведь здесь, да будет вам известно, есть дома людей, и сады, и золотые храмы богов, и удаленные от морских берегов священные места, и шелестящие леса. И есть здесь дорога, которая петляет по холмам и ведет в таинственные святые земли, где духи лесов пляшут ночами или поют, невидимые, в свете солнца. И никто не заходит в эти святые земли: тот, кто любит Оини, не хочет лишать ее таинственности, а любопытные чужеземцы сюда не заглядывают. И правда, мы любим Оини, хотя она так мала; она наша матушка и добрая нянька морских птиц.
Посмотрите, и сейчас ласкают ее нежные руки матери-моря, чьи мечты витают далеко отсюда, близ старого скитальца Океана.
Не забудем и вулкан Фудзияму. Гордо возвышается он над облаками и морем, у подножия – окутанный туманом, расплывчатый и смутный, в вершине – отчетливо зримый со всех окрестных островов. Передвижения кораблей не укрываются от его взора, ночи и дни обтекают его, как ветер, лето за летом и зима за зимой расцветают и угасают у его ног, жизни людей бесшумно приходят и уходят, и Фудзияма все видит – и знает».
И стражи в воротах сказали: «Входи».
И я мог бы подарить им сказку, чудесную и правдивую, – сказку, которую рассказывал во многих городах и которой до сих пор никто не поверил. Но солнце уже село, и наступили быстротечные сумерки, и призрачная тишина шла от далеких, растворяющихся во тьме холмов. Покой воцарился над воротами города. И величавая тишина торжествующей ночи была больше по душе стражам ворот, чем людские речи. Потому кивнули они в нашу сторону и взмахнули руками, позволяя войти в город беспошлинно. И мы тихо прошли по песку, затем между высокими каменными столбами ворот, и глубокий покой снизошел на стражей, и безмятежно замерцали звезды.
И как недолго говорит человек, недолго и суетно. И как долго он безмолвствует. Совсем недавно видел я царя в Фивах, который молчит уже четыре тысячелетия.
Любитель гашиша
Позавчера я был в Лондоне на званом обеде. Когда дамы встали из-за стола, место справа от меня опустело. Слева же сидел какой-то человек, который, очевидно, знал мое имя, ибо через несколько минут он повернулся и сказал:
– Я читал ваш рассказ о Бетморе в журнале.
Разумеется, я помнил этот рассказ о прекрасном восточном городе, который в одночасье опустел по неведомой причине.
Пробормотав «да-да», я принялся подыскивать какое-нибудь более подходящее выражение благодарности.
И очень удивился, когда он вдруг сказал:
– Вы ошибаетесь насчет
