Гарри Поттер и Реликвии Смерти - Джоан Роулинг

— О, — произнесла Гермиона.

Это был важный момент; Гарри знал, что она чувствует впереди упоминание имени Рона. Он торопливо продолжил:

— Она говорила, что Батильда Бэгшот до сих пор живет в Годриковой Лощине.

— Батильда Бэгшот, — пробормотала Гермиона, водя указательным пальцем по имени Батильды на обложке «Истории магии». — Ну, я думаю…

Она ахнула настолько драматично, что внутри Гарри все перевернулось; он выхватил волшебную палочку и обернулся в сторону входа, почти ожидая увидеть руку, отдергивающую полог — но там было пусто.

— Что? — со смешанным чувством облегчения и раздражения спросил он. — Зачем ты это сделала? Я подумал, ты увидела как минимум Упивающегося Смертью, вламывающегося в палатку…

— Гарри, а что если меч у Батильды? Что если Дамблдор доверил его ей?

Гарри обдумал эту возможность. Батильда к этому моменту должна была быть чрезвычайно старой женщиной, и, согласно Мериел, она была «сдвинутая». Насколько вероятным могло быть то, что Дамблдор спрятал меч Гриффиндора у нее? Если это было так, Гарри чувствовал, что Дамблдор слишком уж положился на случай: Дамблдор никогда не говорил, что он заменил меч на подделку, и также он ни разу не упомянул о своей дружбе с Батильдой. Сейчас, однако, был не самый удачный момент подвергать сомнению гермионину теорию — только не теперь, когда эта теория столь удивительным образом вписалась в самое сокровенное желание Гарри.

— Точно, запросто мог! Значит, собираемся в Годрикову Лощину?

— Да, только нам надо хорошенько все продумать, Гарри, — теперь она сидела прямо, и Гарри видел, что перспектива снова действовать по составленному плану подняла ей настроение так же, как и ему. — Нам нужно отработать Дезаппарирование вдвоем под плащом–невидимкой, это для начала, и Дезиллюзорные чары, наверно, тоже будут нелишними, если только ты не считаешь, что нам надо подойти к этому основательно и использовать Многосущное зелье. В таком случае нам потребуется достать чьи–то волосы. Я лично думаю, именно так нам и надо сделать, Гарри, чем надежнее наша маскировка, тем лучше…

Гарри позволил ей говорить в свое удовольствие, кивая и поддакивая всякий раз, когда она делала паузу, но мысли его были далеки от темы разговора. Впервые с того времени, как он узнал, что меч в Гринготтсе поддельный, он был взбудоражен.

Он пойдет домой, он вернется туда, где жила его семья. Если бы не Волдеморт, именно в Годриковой Лощине он бы вырос и проводил все каникулы. Он мог бы приглашать к себе друзей… у него даже могли бы быть братья и сестры… и торт к его семнадцатилетию испекла бы его родная мать. Никогда раньше жизнь, которой Гарри лишился, не представлялась ему столь явственно, как в эти минуты, когда он знал, что в ближайшее время навестит то место, где эту жизнь у него отобрали. Когда Гермиона ушла спать, он тихо вытащил свой рюкзак из ее бисерной сумочки, а из рюкзака достал фотоальбом, который когда–то, столько лет назад, подарил ему Хагрид. Впервые за многие месяцы он листал старые фотографии своих родителей, улыбающихся и машущих ему со снимков, — все, что у него от них теперь осталось.

Гарри с радостью отправился бы в Годрикову Лощину уже на следующий день, но у Гермионы было иное мнение. Столь же убежденная, как и раньше, что Волдеморт ожидает возвращения Гарри к месту гибели его родителей, она решительно настаивала, что они отправятся лишь обеспечив себя наилучшей возможной маскировкой. Так что прошла целая неделя — в течение которой они незаметно добыли волосы ничего не подозревавших муглей, делавших рождественские покупки, и отточили свои навыки Аппарирования и Дезаппарирования вдвоем под плащом–невидимкой — до того момента, когда Гермиона наконец согласилась отправиться в путь.

Аппарировать в деревню Гарри с Гермионой должны были под покровом темноты, так что они дождались сумерек, чтобы, наконец, принять Многосущное зелье и превратиться (Гарри — в плешивого мугля средних лет, Гермиона — в его маленькую незаметную жену). Бисерную сумочку со всеми их вещами (за исключением Хоркрукса, который был у Гарри на шее) Гермиона засунула во внутренний карман своего пальто и застегнулась на все пуговицы. Гарри накинул на них обоих плащ–невидимку, после чего они в который раз ввинтились в удушающую темноту.

С сердцем, колотящимся где–то в районе глотки, Гарри открыл глаза. Они стояли, рука в руке, на заснеженной улочке под темно–синим небом, в котором уже слабо мерцали первые звезды. По обе стороны от узкой дороги стояли коттеджи, из их окон подмигивали рождественские украшения. Немного впереди располагалась освещенная уличными фонарями центральная площадь деревни.

— Проклятый снег! — прошептала под плащом Гермиона. — Почему мы не подумали о снеге? После всех наших мер предосторожности — мы будем оставлять следы! Нам придется от них избавляться — ты иди первым, я займусь…

Гарри не хотелось входить в деревню, изображая комическую лошадь, в попытках одновременно оставаться невидимыми и магически уничтожать свои следы.

— Давай снимем плащ, — предложил Гарри и, когда она испуганно взглянула на него, добавил. — Ох, да ладно тебе, мы совершенно непохожи на нас, а вокруг никого нет.

Он засунул плащ себе под куртку, и они смогли без каких–либо помех двигаться вперед. Ледяной ветер впивался им в лицо, пока они проходили мимо коттеджей; любой из них мог быть тем самым, где когда–то жили Джеймс и Лили, или где в настоящее время жила Батильда. Гарри глазел на парадные двери, на заваленные снегом крыши и крыльца, размышляя, не мог ли он помнить какой–либо из этих домов, сознавая в глубине души, что это невозможно, что ему был всего лишь год, когда он покинул это место навсегда. Он даже не был уверен, что вообще сможет увидеть этот дом — он не знал, что происходит, когда умирают те, кто защищен чарами Фиделиус. Тут улочка, по которой они шли, слегка изогнулась влево, и перед ними открылась маленькая площадь — сердце деревни.

В центре, освещенный со всех сторон разноцветными огнями, стоял, как им показалось, военный памятник, частично заслоненный качающимися под ветром ветвями елки. Вокруг располагались несколько магазинов, почтовое отделение, бар и маленькая церковь, витражи в окнах которой сверкали подобно драгоценным камням.

Снег здесь был хорошо утоптан: люди ходили по нему весь день, и он стал твердым и скользким. Жители деревни сновали туда–сюда, на короткое время оказываясь под светом уличных фонарей и снова пропадая в темноте. До них донесся обрывок смеха и поп–музыки, когда открылась и вновь закрылась дверь бара. Затем они услышали, как в церквушке завели рождественский гимн.