Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

Мария Павловна густо краснела, глядя как шумно и неопрятно жрет ее супруг, не замечая ничего кругом.

– Вольдемар, ты же не любишь спаржа, – сказала она ему. – Разве не говорил ты в прошлом году, что спаржа здесь чистый отрава?

Последний стебелек спаржи выпал изо рта великого князя.

– Отрава? – Владимир Александрович закашлялся и встал из-за стола. Набитое едой брюхо мешало ему выпрямиться, поэтому он так в полусогнутом положении и вышел в соседний Белый зал. Зал был почти пуст, только у окна стоял и курил император, беседуя через переводчика ротмистра Асфендиарова с бухарским эмиром. Сам не маленького роста и довольно тучен телом, эмир выглядел столь же солидно, как и царь, но несравненно более пышно в своем расшитом золотом зеленом халате и чалме. Сперва эмир жаловался, что третьего дня видел возмутительную картину прямо под окнами своих покоев во дворце: возница уморил прекрасного рысака у него на глазах. Эмир даже хотел выбежать и посадить негодяя собственными руками на кол, но вспомнил, что он в гостях, и не стал этого делать. Поскольку единственной страстью эмира были лошади, а Государь их терпеть не мог, вскоре они перешли на разговор о своих наследниках, сидевших тут же неподалеку на диване. Цесаревич Николай Александрович, плечи которого украшали теперь полковничьи погоны, чувствовал себя настолько превосходящим умом и положением десятилетнего мальчишку в халате и чалме, сидевшего с ним рядом, что не мог позволить себе снизойти до разговора с ним. Да и вряд ли тот знал какой-нибудь язык кроме родного.

– Я думаю, что мы определим юного принца в Николаевский кадетский корпус, – говорил император эмиру. – Вашему высочеству следует самому посетить это заведение и познакомился с начальствующими лицами. Полагаю, вам понравится. А чтобы во время учебы к нему относились с должным почтением, я намерен официально утвердить его наследником бухарского престола. Кто останется при нем в Петербурге?

– Осман-бек караул-беги.

– Ага, – кивнул царь. – Караул-беги. Со своей стороны мы назначим к нему воспитателем полковника Демина. Я лично набросаю программу обучения вашего наследника.

– А когда его можно будет забрать домой? – спросил эмир.

– Сразу по выходе из корпуса, через пять лет.

– Это очень долго, – покачал головой эмир. – А нельзя как-нибудь побыстрее? Года за три? Ему нужно выучить только русский язык и военные предметы. Я человек цивилизованный, поэтому не хочу обременять наследника лишними знаниями. Будущему эмиру не нужны всякие астрономии да электричества, они могут расшатать его еще не устоявшуюся в исламе душу.

Тут Государь заметил брата и отвлекся от разговора. Владимир Александрович покачивался перед большим камином, держа передо ртом сложенные щепотью пальцы, будто собирался креститься, и судорожно думал. Думы его были не о великом искусстве живописи, и не о столь же великом искусстве кулинарии, хотя отчасти были связаны с ним, и даже не о судьбах династии: он думал о том, действительно ли Минни знала, что спаржа была отравлена, и не совершит ли он непростительной ошибки, избавившись от этого упоительного чувства чрезмерной сытости и снова возвратя себя в голодное состояние.

– Ники, возьми Тюря-джан и пойдите в детскую, поиграйте, – велел царь своему сыну и тот с неохотой встал и взял мальчишку в чалме за руку. – Поручик, сопроводите их на случай, если сыну эмира потребуется о чем-то попросить.

Великий князь заметил уходивших из зала наследников, и чалма с парчовым халатом на бухарском принце напомнила ему, что после завтрака он с Алексеем Александровичем и другими великими князьями должен нанести бухарскому эмиру ответный визит, а, значит, там его наверняка накормят. Владимир Александрович решительно сунул пальцы в рот. Вышколенный лакей невозмутимо подал великому князю мокрую салфетку.

– А я свой брат не травиль, – смущаясь своего плохого русского, сказал императору эмир. – У нас тоже так было принято – брат брата резаль, один на трон сидел. А я не резаль. И не травиль. Я их крепость Арк посадиль, они там сидят. Ты тоже брат крепость посади. Посмотри, у тебя же хороший крепость.

Эмир обернулся к окну.

– Да если его в крепость посадить, он там через неделю с голоду помрет, – рассмеялся царь.

Из Малахитового зала вышла Мария Павловна с генерал-адмиралом.

– Меня отравили, – сказал жене, тяжело дыша, Владимир.

– По-моему, ты просто обожрался, Вольдемар. Я сидела напротив, на тебя было страшно смотреть. Ты жрал как голодный фольк.

От жалости к пропавшему завтраку у великого князя защемило в желудке, и он бросил тоскующий взгляд на деликатно прикрытый шелковым каминным экраном очаг.

– Я тебе, Алексей, если что, завещаю свою царскую власть, – сказал он брату.

– Да что ты мне можешь завещать! – отмахнулся тот.

– Мне сегодня ночью приснился страшный сон, – сказал Владимир Александрович и, взяв под руки жену и брата, повел их прочь. – Будто бы я сижу сегодня за столом, а перед нами танцует кордебалет снежных хлопьев в корсетах. И вдруг одна из них подносит на подносе царю мою собственную голову, запеченную на болгарский манер как баранью, с маслинами в глазах.

– Ну, что тут у нас произошло? – спросил Путилин, заглядывая в гостиную.

– Вот, Иван Дмитриевич, – вышел ему навстречу Вощинин. – Ограбили бразильского секретаря. Проходите, кабинет вот здесь.

Начальники сыскной полиции – бывший и нынешний, проследовали в кабинет, где уже находились Жеребцов, чиновник министерства иностранных дел, пристав Бринкенгоф и сам бразилец с переводчиком Лабурдой.

– Про самих-то мазуриков ничего нового не известно, Платон Сергеевич? – спросил Путилин у Вощинина.

– Мы выяснили, что через несколько дней после Рождества их видели в доме китайского посольства. Я пытался осторожно выяснить у господина посла, не замечали ли они подозрительных лиц, на что г-н Шу Кинг-Шен тонко улыбнулся и сказал, что последние дни у него бывает много подозрительных лиц, в связи с чем он не имеет возможности ничем меня угостить. Зато генерал Ярошенко сказал, что в аккурат после Рождества его уже посещали два агента из сыскного – вылитые наши мазурики, – и расспрашивали о Патронном заводе.

– А что пропало? Я вижу, что часы на месте стоят, вот деньги под пресс-папье лежат.

– Аполлон Александрович, передайте, пожалуйста, господину Путилину список похищенного.

Жеребцов подал Путилину лист бумаги.

– Шапка польского бобра, – прочитал тот. – Два фунта жареного кофея.

– Посол говорит, – перевел реплику бразильца Лабурда, – что это не простой кофе, его прислали господину послу вместе с верительными грамотами.

– Положим, что так. Далее: мешочек с алмазами.

– Посол говорит, что алмазы были не весьма ценные

– Ружье охотничье бельгийское. Русская винтовка казенного образца и ящик патронов к ней. Господи! Берданка-то им зачем понадобилась! – изумился Путилин.

– Берданка – ньет, – вдруг заговорил на ломанном русском сам разволновавшийся посол. – Винтовка ди сеньор Мосин. Мне подарено дюком гранди Владимир. Это segredo grandi.

Дальше посол перешел на свой родной язык и Лабурде опять пришлось вернуться в разговор:

– Господин Феррейра де Абреу говорит, что великий князь подарил ему эту винтовку лично, взяв с него слово, что она не попадет больше никому в руки.

– Теперь попадет, – хмыкнул Путилин. – Как пить дать попадет. Для того и крали. А мы с вами, Платон Сергеевич, наших мазуриков недооценили. Они вон как высоко работают. Я про эту винтовку слыхал. Представляете, сколько отвалит за нее серебряников Германия или, лучше, Англия. Да еще с патронами! Сразу и испытания полноценные провести можно. Больше ничего не пропало? Только то, что в списке?

– Еще две бутылки … и вся дипломатическая переписка, – сказал Жеребцов. – Я их не успел внести.

– Переписка? А где она лежала? Тут, в несгораемом шкафу? Так его не ломали!

– Нет, не ломали, – согласился Жеребцов. – Ключом открыт, даже не отмычкой.

– Господин посол, ваш ключ от шкафа при вас? – спросил Вощинин.

Бразилец продемонстрировал присутствующим свой ключ и сообщил, что это единственный ключ, второго нет даже у господина Герике, и что он всегда держит ключ при себе, даже спит с ним.

– А дверь-то тоже ключом открыта, – сказал Путилин. – Я замочную скважину по пути сюда осмотрел. Господин посол, вы не подозреваете кого-нибудь в пособничестве? Откуда-то злоумышленники должны же были получить ключи. Зовите сюда прислугу. И швейцара. И дворника.

– Швейцара нет, – сообщил Жеребцов. – Перед самым Рождеством в Николаевскую больницу на Пряжку доставлен был с нервной горячкой. Якобы черт из-под него стремянку выбил и потом хохотал в темноте.

Городовые притащили из дворницкой Савву Ерофеича, а из задних комнат были приведены перепуганные лакей и камердинер.