Карьера - Александр Николаевич Мишарин

— Мог бы у меня… Попросить!

Генка только махнул рукой и отвернулся. Старик слышал, что он тихо плачет.

— Чего теперь говорить! — услышал он только еле разборчивые слова внука.

— Не надо… Гена! — старик осторожно положил руку на его голое плечо. — Этим не поможешь. Не решишь!

Когда Галя утром, часам к девяти, вышла в кухню, ее уже ждал одетый в драповое пальто, с тростью в руках Александр Кириллович. Он сидел у стола, сосредоточенный, хмурый.

— Как «почивали»? — без интереса спросил он.

— Спасибо, — ответила внучка, еще чувствуя утренний озноб после вчерашнего.

— Завтракай. Не торопись. Я подожду.

Февронья Савватеевна уже ставила перед ней кофе, оладьи, сметану, рыбу…

Галя подняла на деда глаза.

— Можно я закурю? — неожиданно спросила внучка.

— Натощак? — удивился старик. И тут же, улыбнувшись, лихим, кавалергардским жестом щелкнул перед ней старинным серебряным портсигаром. На крышке сиял портрет дамы в голубом на чуть потускневшей эмали.

— И я с «вами»? Если разрешите, конечно.

Февронья Савватеевна, не находя слов от возмущения, всплеснула руками.

— Вам? Курить?

— Ничего, мадам! Курил! Почти пятьдесят пять лет! И как видите — здоров и бодр!

Галя видела, что дед ищет ее поддержки! Ее уверенности?! Она осторожно прижалась губами к его руке.

— Дед! А почему ты всегда был такой… Закрытый?

Он молчал.

— Ну, гордый… Отодвигающий от себя?

Галя произнесла эти слова шепотом и сама удивилась этому. Но она знала, что именно этого разговора — шепотом, дыхание в дыхание — хотелось деду сейчас.

Хотелось ему, очень старому, одной ногой стоящему в могиле… И ей самой!

— Нет! Не гордый… — приняв ее интонацию, тихо начал старик. — А! Слова такого — не помню. Не одинокий! Может быть… Ушедший в себя? А?

— Не делящийся — ни с кем… Ничем! — пыталась подсказать Галя.

— Другое! — покачал головой старик. — Пойми… Когда у человека есть одна задача… Трудная, большая. На всю жизнь… У него нет времени. Даже простого желания нет… Делиться, общаться. Спорить!

— А у тебя… Есть такая задача? — тихо спросила она.

— Есть! Была… — задумчиво ответил Александр Кириллович.

— И ты — решил ее?

Он пристальным, долгим, немигающим взглядом посмотрел на нее. Потом ответил решительно:

— Да! Кажется — да…

Гале показалось, что она не умом, а каким-то женским, даже уже материнским чувством поняла, в чем была она… Эта большая на всю его долгую жизнь — задача.

— Как ты живешь? — неожиданно нежно спросил Александр Кириллович.

Галя не смогла ответить.

— Где? Здесь?

— Нет! У твоего мужа? У него! — Александр Кириллович поднялся.

— Потом! Расскажу как-нибудь…

Галя налила себе стакан чая. Села за кухонный стол. Закрыла лицо руками. Ей вдруг так захотелось побыть одной!

20

Олега Павловича разбудил женский крик на улице. То ли визг молодой веселящейся бабы, то ли просто пьяная песня…

Было начало седьмого. Гали рядом, как он уже привык — уткнувшей лицо в подушку, тихо посапывающей, — не было.

Кто-то прошел в туалет по длинному коридору. Наверно, у Евгении Корниловны тоже бессонница. Не все, но кое-что из вчерашнего он рассказал ей вечером.

«Встать? Пойти на кухню… Выпить с теткой утреннего кофе?»

Олег Павлович знал, как она была бы благодарна ему за этот утренний, вдвоем, разговор.

Но встать не было сил. Словно онемели руки-ноги. Не сгибалась поясница, окаменел позвоночник.

Он рывком сел на кровати — Гали не было…

Накинув халат, длинный, шелковый, холодящий, побрел в кухню.

Тетка, конечно, ждала его… Вода уже закипала в кофейнике. Молча расставлялись вазочки с джемом, шоколадом. Еще что-то мгновенно доставалось из холодильника.

— Я только кофе! — зевнув и потирая руками лицо, сказал Олег.

— Покрепче?

— Как всегда! — он улыбнулся и потянулся, чтобы поцеловать Евгению Корниловну в теплую, пухлую, розовую щечку.

«Это тоже была ей награда. Может быть, самая высшая!»

День обещал быть жарким. Уже сейчас можно открыть окна, но ветер смел бы все со стола.

Они пили кофе, сидя друг против друга. Молчали.

«Где еще найдешь такую тетку? Чтобы с утра! Все зная. И ни одного вопроса? Ни одного совета!» — благодарно думал Нахабин.

Хотя все в душе было неспокойно, какая-то извечная, семижильная прародительская сила оптимизма… Сила самой жизни дышала в нем. И сейчас, и всегда! Именно в такие, нелегкие минуты…

— «Однова живем? А?» Так, что ли? Тетя Женя?

Она не ответила ему. Только улыбнулась. Хотела успокоить себя, но это ей — не удавалось…

— Я звонила… Туда! — тихо сказала она. — Лина уже благополучно добралась… Отец очень рад! О! Айзик вообще сентиментальная натура!

— А… Причем тут Айзик? — махнул рукой Олег Павлович, — при чем тут Лина?

— Она — моя дочь!

Нахабин задумался. Лицо его стало смешно-серьезным. Так или бывают смешными очень заспанные и от этого преувеличенно-сосредоточенные лица.

— Хоть с этим… Будет легче! Она наконец — там! — сказал он про себя. — А что ее… муж? Жигач? Ты звонила ему?

— Никто не подходит. Болтается, наверно, где-нибудь! Освободился! — недобро ответила Евгения Корниловна. — Ему же так и не дали визы!

— И не дадут! — зло и коротко закончил тему Нахабин.

— И ты… Не мог помочь?

— Значит — не мог!

— Это что? — она замерла… — Уже… Манаковские дела?

Олег Павлович выпрямился.

— А вы бы… Евгения Корниловна! Могли бы заменить добрый отдел в нашем ведомстве? Например, «Отдел ненаучно-исследовательской информации!»

Увидев, что старуха готова обидеться, рассмеялся и обнял ее.

— Тебе просто доставляет удовольствие — злить меня! — сказала она сквозь счастливые слезы. — Такое удовольствие!.. Могут позволить себе только с очень близкими людьми!

Мир был восстановлен!

— Только не забывай, что я воспитала тебя. Даже юридически —