Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В воротах он увидел жену. Она вела под руки двоих непомерно худых парней, а может быть, и стариков, — возраст их не определить. Они ступали осторожно, как бы не доверяя своим ногам. По икрам хлестали голенища слишком свободных валенок.
Столкнувшись лицом к лицу с Иустином, Зося сжала кулачки, затрясла ими и побежала обратно.
Жук через сиделку с трудом уговорил ее подойти к окну барака. Так и разговаривали, разделенные стеклом.
Иустин очень запомнил странно изменившееся лицо жены. Она сильно похудела и стала еще больше похожа на девочку с острыми плечиками и торчащими ключицами. Халат ей был велик, и рукава летали вокруг тоненьких запястий.
— Ты сегодня ел? — строго спрашивала она мужа. — По утрам, наверно, холодный чай пьешь?
— Плох тот комиссар по продовольствию, — шутил Жук, — который сам голодает.
— Иустин! Мы теперь все чаще выписываем здоровых!
Зося говорила это и вся светилась радостью.
Значит, можно одолеть беду. Если очень постараться, ничего не страшась, ни перед чем не отступая, можно одолеть любую беду!
18. «Иустинов сахарок»
Холерная эпидемия пошла на убыль. Иустин и Зося вечерами были вместе. Им нравилось бродить по берегу весеннего озера в сумерки, в те часы, когда талые снега голубеют и все стихает: голоса людей, вороний грай, шум деревьев. Иустин держал Зосю за руку. Издали могло показаться, — верзила ведет девочку.
Они говорили о многом, чаще всего о детях. Жук любил самое молодое поколение шлиссельбуржцев с глубиной и силой чувства, которое понятно только людям, пробывшим долгие годы в заточении. Для него дети были наиболее полным выражением жизни. Он любил их болтовню, смех. Мог часами возиться с ними. Втайне от других выбирал ту дорогу в совдеп, которая огибала школу, и здесь терпеливо ждал переменку, чтобы поиграть с ребятами в снежки.
Одной только Зосе он рассказывал, как горько ему, что дети все реже появляются на улицах и реже смеются. Лица у них серьезные, как у взрослых. И разговоры серьезные — о еде.
Недостаток питания тяжелее всего сказывался на малышах. Хорошо еще, что в свое время прибрали к рукам щегловское имение. Без него было бы совсем плохо. Оттуда привозили в Шлиссельбург молоко, масло, творог, мясо. Иустин следил, чтобы все эти продукты полностью доставались детям. Но разве одно Щеглово могло дать все, что нужно?
Ребятишки забывали вкус сладкого. Как-то один мальчуган допытывался у Жука, что за штука — конфетина:
— Сладкая? Вкусней хлебушка или как?..
Этот разговор припомнился Иустину и сейчас, на прибрежье. Он говорил Зосе:
— Ничего бы не пожалел, поверишь, жизни не жалко, только бы накормить досыта всех этих мальчишек и девчонок.
В голосе Жука звучало горе. Зося погладила шершавый рукав его шинели.
— Ты кажешься людям большим, суровым, грубым и, может быть, страшным. Ручища — во! Голосище — во! — Зося и сама незаметно для себя смешно забасила, передразнивая, какой у него голос. — И думают люди, что ты железный и душа у тебя вроде кованая… А я-то знаю. Добрый ты. Просто добрый. И душа — теплая… И тебе бывает страшно. И ты иногда испытываешь отчаяние… Слышишь меня, Иустин?
Лишь последние слова уловил он. Да, он в отчаянии, что не может накормить детей.
Жук пошел быстрее, забыв выпустить Зосину руку, и Зося чуть не бежала, чтобы поспеть за ним. С трудом выдернула покрасневшие пальцы.
— Ох, прости! — спохватился Иустин, умеряя свои шаги.
На озере становилось холодно. Повернули к поселку. Шли улочкой, заваленной рыхлыми сугробами. На улочке только по одну сторону виднелись дома. По другую — тянулся заводской забор с отвалами горнового шлака и опилок. Сразу за забором находились кузница и столярная.
Зося зачерпнула полный валенок снега. Жук взял у нее валенок — вытряхнуть. Она, поджав разутую ногу, смотрела на протоптанную тропинку, на небо и болтала все, что придет в голову. Иустин давно знал, какая она фантазерка, любительница придумывать сказки.
— У меня в руках волшебная палочка, — говорила Зося. — Смотри, я взмахнула ею. Что это? Пережженный черный уголь? Нет, это хлеб! Вкусный, белый, мягкий. Сколько угодно!.. Смотри, я опять взмахнула палочкой. Опилки превращаются в сахар. Целая гора сахара!.. Ох, да холодно же. Давай скорее валенок.
Иустин не двигался с места. Он, не отрываясь, глядел на кучу опилок.
— Ты сказала — сахар? — тихо спросил он. — Ты сказала — сахар?..
Зосе стало не по себе.
— Что с тобой? — спросила она мужа и заторопилась: — Пойдем, пойдем домой.
Она еще не знала, что этот вечер станет первым звеном в цепи неожиданных событий.
Через несколько дней Жук озабоченно, но спокойно сказал жене:
— Сахар из опилок можно делать. Это точно. Так что твоя сказочка в один распрекрасный день обернется правдой.
Зося не стала с ним спорить. Но посмотрела с беспокойством.
Мысль свою Жук не утаил от товарищей. Те тоже не стали спорить и тоже посмотрели странно, с опаской.
Это надоело Жуку, и он спросил:
— Вы что, думаете, я рехнулся?.. Заявляю официально: сахар из опилок вырабатывать вполне возможно. Таков научный факт.
Это казалось явной нелепицей, и многие усомнились. Хотя в поведении комиссара по продовольствию не наблюдалось никаких несообразностей, по Шлиссельбургу пополз слушок: «Жук малость „тронулся“. Не то чтобы уж совсем, а вроде того».
Сахар из опилок! Этакое задумать!
Между тем, подобрав нескольких умелых и мастеровитых рабочих, Жук начал опыты на заводе.
Зосина «придумка» внезапно восстановила в памяти Иустина далекое и забытое. Когда он работал в Городище, в лаборатории шли толки о каком-то чудаке — инженере, который построил поразительную машину. В нее загружались обыкновенные опилки, они обрабатывались серной кислотой и давали продукт, очень сладкий, наподобие сахара. В лаборатории об этом изобретении говорили недолго. Так как свеклы на полях было сколько угодно, то об опилках, конечно, вспоминали только ради шутки.
Жук не имел ни малейшего представления о том, как могла выглядеть такая установка и в чем заключается техника обработки опилок.
Но не даром был он в прошлом сахароваром, а теперь — еще и слесарем, правда, подручным.
Жук вместе со своими товарищами — все они слесари-ремонтники — обосновался в небольшой мастерской с низким потолком, на котором выступали тяжелые, плохо отесанные балки. К одной из балок приладили на крюке лампу. С самого начала решили работать круглые сутки, ненадолго подменяя друг друга для сна.
