Собрание стихотворений - Борис Чичибабин

Из сборника «Плывет „Аврора“» (1968){464}

* * * Покуда в нас жар сердца не иссяк{465}от жестких стуж, от лет необратимых,нам снятся сны об алых парусах,                                   о бригантинах.

Но больше всех нам люб один корабль,в хоромы зла метнувший гром орудий,что в день восстанья праведно карал                                  владык и судей.

Матросский люд из русских мужиковв трудах велик и в мятежах неистов.И вся команда — за большевиков,                               за коммунистов.

И океан борта его качал,и от штормов на нем звенели снасти.Он мстил за Стеньку и за Пугача                            верховной власти.

Бунтарский дух рассчитанным огнемслетел с него на шпили городские.И грозно слава грянула о нем                                за грань России.

От берегов насилия и лжион вдаль ушел, весь грозами исхлестан,и в ночь и в бурю людям проложил                                 дорогу к звездам.

Он знал моря, но плыл в ту ночь Невой.По всем краям он прогрохочет скоро.Ему — дорога дальняя. Его                                     зовут «Аврора».

Не позднее 1966

      ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ОСТРОВСКОГО{466}

Иной писатель звонок и музыкой, и краскойи славится за это у мальчиков-невер.А Николай Островский был для врагов                                                 острасткой,и десять поколений берут с него пример.

Иной писатель знает все книги, все подмосткии спорит с мудрецами, качая головой.А Николай Островский был парень шепетовский,с рожденья побратался с рабочей голытьбой.

Иной писатель жаден до речи золотистой,и пишет, словно дышит, и мед устами льет.А Николай Островский не ручкой-самопиской,а саблей и лопатой сражался за народ.

Иной писатель отдал всю жизнь свою Лауреи золото сонетов — ей под ноги травой.А Николай Островский стоял на караулеРеспублики Советов, Коммуны мировой.

Иной писатель любит за рукопись усесться,и сторожем Историю он ставит у дверей.А Николай Островский писал горячим сердцеми жизнью расписался под книгою своей.

Иной писатель пишет, а люди — хоть замерзни,а ветер на страницы — повеял и замел.А Николай Островский живет по-комсомольскии будет жить, покуда бушует Комсомол.

Не позднее 1966

         ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ{467}

                    1Тридцатые годы, как вешние воды, —раздолье для мыслей и чувств.Страна моя строит полки и заводы,а я еще в школе учусь.

А я на уроках девчонок щипаю,в леса убегаю босым.Мне душу тревожат бесстрашный Чапаев,веселый подпольщик Максим.

Великая Родина вся под парами,по рельсам составы гремят,в сибирской тайге и на древнем Уралевозводятся стены громад.

И детскому сердцу, как праздник, отрадендороги волнующий дым.На школьном дворе ль, в пионерском отряде льникто из нас не был один.

Еще улыбаются веку и людями Постышев, и Косиор…Мы — летом в палатках. Мы Ленина любим.И я зажигаю костер…

                    2Тридцатые годы — как воды в разливе.Советская власть молода.В бараках живет половина Россиии строит себе города.

На полюсе белом знамена алеют,и летчики в небе парят,и Горький стоит на крыле Мавзолеяи смотрит на майский парад.

Мальчишечьи годы проносятся быстро.Сады обрастают листвой.Красавица города Ира Цехмистротерзает мое существо…

Октябрьская буря! О как нам легко с ней!О как ее слава свята!И в жизнь нашу входит трибун Маяковский,оставшийся в ней навсегда…

О если б добро и кончалось добром бы!..Пока мы свой мир узнаем,герр Гитлер готовит гремучие бомбы.И — точка на детстве моем.

                    3Тридцатые годы — весенние воды,веселый набат вечевой.Нас учат, что в жизни дороже свободыи Родины нет ничего.

Над Азией — гулы военного грома,старушка Европа мудрит,и небо Мадрида темно и багрово,врагу не сдается Мадрид.

Испания снится седым ветеранами грезится школьным дворам.О, как по душе приходилось вчера намиспанское «No pasaran!»

А мы никакому не верим подвоху,какой бы ни вышел подвох,и знаем, что делают нашу эпохуне царь, не герой и не Бог.

Красавица города Ира Цехмистросквозь юность мою пронеслась,но алого жара хоть малая искрав душе у любого из нас…

Мы трудимся летом в колхозах подшефных,и стих закипает во мне,и я обнимаю друзей задушевных,которых убьют на войне.

<1960-е >

 ТРУЖЕНИЦА ЛЮБОВЬ{468}

Труженица любовьгонит мой сон до солнца:спящего лба коснетсялюбящая ладонь.Скажет: «Вставать пора,время за дело браться,есть огневое братствопечки и топора».Смотрит на мир открыто —солнышко ей на бровь —русская Афродита,труженица любовь.Труженица любовьприняла позу прозы.Брат ее позабросил,грызла ее свекровь.Не клевета, не завистьвыпили жар из вен.Губы ее терзалисьиз-за моих измен.Горе ее качало,кривда студила кровь.Сколько, любя, прощалатруженица любовь.Труженица любовь,шаг твой от бурь не шаток,сколько в моих стишатахмилых твоих следов.Там, где меж черных грядспеет твое хозяйство,я, как мальчишка, радласковых рук касаться.Среди земных плодовдышит в полотнах тканыхвместо царевн-вакханоктруженица любовь.Труженица любовь —воздух моей гортани,сколько мы скороталипасмурных лет с тобой!Сердце стучит о ребрапротив дерьма и лжи.Мир молодой и добрыйв теплой ботве лежит.Ходит по жилам кровь.Труд не дает поблажки.С веком в одной упряжке —труженица любовь.

<1960-е >

                 ПУШКИН{469}

Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,Смотрел и слушал. Влюбчива и зряча,Его душа к великому влеклась,Над чудом жизни радуясь и плача.

Он, был, как Русь, прекрасен без прикрасИ утомлен как загнанная кляча,Когда упал, пред смертью глаз не прячаНа белый снег, весь кровью обагрясь.

Воспряв из мук, он к нам придет не раз,Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,Какая жизнь в очах его таима!

С пером в руке, молясь ночным свечам,Он светлый стих Авроре посвящал.Ему, как нам, любезно это имя.

Не позднее 1966

                СОСНЫ{470}

Деревья нам бывают тезками,встают при встречах на дыбы.Есенин бражничал с березками.Дружили с Пушкиным дубы.

Одним их кроны душу тронули,а кто-то волю дал ножу,а мне созвучны сосны стройные.Я к ним за счастьем прихожу.

Со школьных лет мне все в них нравится,моей душою принятаколючесть их и склонность к равенству,застенчивость и прямота.

Солнцелюбивы и напористыи золотые, словно мед,они растут почти на полюсеи у тропических широт.

Корыстолюбцам в назидание,себя на битвы обрекав,неприхотливые созданияшумят верхами в облаках.

Плебейки, труженицы, скромницы,с землей и воздухом слиты,в их сердцевине солнце кроется,на них чешуйки золоты.

У них не счесть врагов-хулителей,чтоб вянул стан, чтоб корень сох, —но тем обильней, тем целительнейих смоляной и добрый сок.

А наживутся да натешатся, —их свалит звонкая пилаи пригодятся для отечествалитые теплые тела.

Не отрекусь и не отстану я,как леший, в сосенки залез.Их богатырство первозданноестиху б сгодилось позарез.

Их жизни нет чудней и сыгранней,и вечно чаю, безголов,мешать свое дыханье с иглами,до боли губы исколов.

Не позднее 1957

* * * О жуткий лепет старых книг!{471}О бездна горя и печали!Какие демоны писаливеков трагический дневник?..

Как дымно факелы чадят!Лишенный радости и крова,по кругам ада бродит Дант,и небо мрачно и багрово.

Что проку соколу в крыле,коль день за днем утраты множит?Ушел смеющийся Раблеискать великое «быть может».

Все та же факельная мгла.Надежда изгнана из мира.И горечь темная леглана лоб голодного Шекспира.

Белесый бог берет трубу,метет метель, поют полозья, —в забитом наглухо гробупод стражей Пушкина увозят.

В крови от головы до пят,как будто не был нежно молод,встает, убитый, и опятьнад пулями смеется Овод…

Ты жив, их воздухом дыша,их голосам суровым внемля?Молись же молниям, душа!Пади в отчаянье на землю!

Но в шуме жизни, в дрожи трав,в блистанье капель на деревьяхя просыпаюсь, жив и здрав,ладонью образы стерев их.

Озарена земная мгла,полно друзей и прочен строй их.На солнце капает смолас лесов веселых новостроек.

В пчелином гуле, в птичьем гаме,встречая солнышка восход,ты не погибнешь, мудрый Гамлет,ты будешь счастлив, Дон Кихот!

Пускай душе не знать урона,пусть не уйдет из сердца жарни от любви неразделенной,ни от бандитского ножа.

И я не верю мрачным толкамк не мрачнею от забот.Веселый друг Василий Теркинменя на улицу зовет.

И в толчее и в шуме мы с нимидем под ливнем голубыми о Коммуне — Коммунизме,как о любимой, говорим.

<1953, 1966>

 ДЕВУШКАМ ИЗ МАГАЗИНА «ПОЭЗИЯ»{472}

Есть в городе нашем такой магазин,о коем не надо загадывать, чей он.Всем правдоискателям, всем книгочеямна долгую жизнь его свет негасим.

Зайдите, обрадуйтесь и удивитесь,и всем раззвоните веселую вестьо юном уюте, что светится весьво власти весны, под девизом девичеств.

Ожившей мечтой, исполнением сновна редкость согласно и счастливо спелисьсозвучий соблазны и женская прелестьхозяек, влюбленных в свое ремесло.

Как дерево муз, всем сердцам он дарован,и я перед всеми сказать не боюсь,что этот — на целый Советский Союзодин, и нигде не найдется второго.

Давно ль, комсомолки, вы вышли из детства?Как лестно в тех пальчиках книжкам листаться!У полок шаманят ученые старцы.Свиданья любви назначаются здесь.

С поэзией дружит душа заводская:в цеха так в цеха — побывали и тут.Зато к вам рабочие люди идут,над светлым стихом головами свисая.

<1964>

        ЮНОСТЬ{473}

Добрым и веселым,с торбой и веслом,я ходил по селамюности послом.

В далях задремавших,где никто не счелна лугах — ромашек,над лугами — пчел,

где, горяч и потен,золотом пыля,с-под ладони полденьсмотрит на поля,

где, отведав солнцакрасный каравай,угорая, полнитсязвоном голова,

где, на пруд ли, в поле,выйдя со двора,трудится на волес детства детвора,

где в лукавой чащеу хмельных излукшепоток девчачийобжигает слух.

Под пекучим небомс легкою душойникому я не былдальний и чужой.

Долей не заласкан,горя похлебав,хлопчиком селянскимшмыгал по хлебам.

Зоревая память,соловьиный чад, —в поле под снопамипригортал девчат.

В хатах под соломойот тяжелых леткапал пот соленыйна мужицкий хлеб.

Ввек не разлюблю вас,хлебные моря.Здесь осталась юность,молодость моя.

Здесь, с хлебами вровеньда с ветрами вряд,ходит брат Аврорин —тракторный отряд.

Здесь, дымясь рубахами,не смыкая век,созидают пахариизобилья век.

Смуглые и смелые,на язык остры,пионерской сменывысятся костры.

Друг меня не продал,недруг не свалил,я дышал народом,был земле своим.

Добрым и веселым,с торбой и веслом,протрубил по селамюности послом.

Не позднее 1966

* * * Не мучусь по тебе, а праздную тебя{474}.И счастья не стыжусь, и горечи не помню.Так вольно и свежо, так чисто и легко мнесмотреть на белый свет, воистину любя.

За радостью печаль — одной дороги звенья.Не слышимый никем, я говорю с тобой.В отчаянье и тьме я долго жил слепойи праздную тебя, как празднуют прозренье.

Туманы и дожди над городом клубя,осенняя пора ничуть не виновата,что в сердце у меня так солнечно и свято.Как чудо и весну, я праздную тебя.

У милой лучше всех и волосы, и губы,но близостью иной близки с тобою мы.Я праздную тебя. Вновь помыслы юны —сверкают, и кипят, и не идут на убыль.

Я праздную тебя, и в имени твоемя славлю холод зорь, и звон бездольных иволг,и вязкий воздух рощ, так жалобно красивых.В назойливых дождях твой облик растворен.

Теперь не страшно мне, что встречи той случайноймогло бы и не быть. Врагов моих злобя,как дивные стихи, я праздную тебяи в нежной глубине храню свой праздник тайный.

Конька моей души над бедами дыбя,я буду долго жить, пока ты есть и помнишь.Ликую и смеюсь, спешу добру на помощь.На свете горя нет. Я праздную тебя.

<1967>

                  ТОЛСТОЙ{475}

Всю жизнь — в пути, в борьбе с самим собой.О совершенстве все его тревоги.Порой глухой — то с книгой, то с сохой —Прожил в трудах и умер на дороге.

— О человек, будь сам своей судьбой,Люби добро и побеждай пороки, —У золотого века на порогеОн повторял, обросший и седой.

Ему любые царства — по плечо.Он с горним богом спорил горячоИ был из тех, кто сам годится в боги.

И мы, плывя к багряным берегам,Возьмем с собой, бровастый великан,О совершенстве все твои тревоги.

Не позднее 1966

* * * С рожденьем, снег! Какой ты белый!{476}Ну радость, чем тебе не рай?В снежки играй, на лыжах бегай,но только — чур — не помирай.

Смеяться доблестней, чем плакать.Еще далек ненастий гул.Застыла грязь, замерзла слякоть,и горе глохнет на снегу.

И рад, и счастлив целый день я,что снег волшебней, чем вода,что быстро старятся мгновенья,а вечность вечно молода.

Я говорю зиме: «Здорово!Мы скоро елочки зажжем».Она, как школьница, суроваи, как богиня, нагишом.

И я по-детски ей на ухошепчу, а сам не чую ног:«А я, зимулечка-зимуха,как раз на школьный огонек».

Я очень рад, что ты красива,и быть хочу тебе под стать.Меня, мол, юность пригласиластихи на празднике читать.

Не позднее 1966

* * * Мне сорок три отбахало вчера{477} —еще в буфет не убраны стаканы.Но я-то мудр и ветрен, как пчела.И вот — стихи, наивны и чеканны.

Достатка нет? Подумаешь — пробел.Я славлю жизнь, застенчивый верзила.Хоть сам, бывало, киснул и робел,зато строка смеялась и дерзила.

Дружу до смерти с верными друзьями.Мне солнце дарит свежие лучи.Меня Октябрь бесстрашью научил.Смотрю на мир влюбленными глазами.

Хоть рок не раз меня по морде щелкали фамильярно хлопал по плечу,тянусь, как встарь, к мальчишкам и девчонкам,а с ворчунами знаться не хочу.

Не расстаюсь с мальчишескими снами.Хочу хмелеть от девичьих волоси чтоб за мной вздымалось и рвалосьнад жалким злом хохочущее знамя.

В небесный свет взмывая из глубин,как превращенный в лебедя утенок,творю свой труд для всех, кто мной любим, —для мастеров, рабочих и ученых.

Да упасусь от книжного балбеса,от гордеца, от избранных натур,они в моей работе ни бельмеса,а я во всех их толках ни мур-мур.

Была б любовь, да лился б пот с чела,да стыд и горечь сердца б не терзали.Смотрю на мир влюбленными глазами.Мне сорок три отбахало вчера.

1966

* * * То не море на скалы плеснуло{478},то не с веток посыпался снег, —то веселая мудрость Расула,то Василия Теркина смех.

С ними дружба моя не распалась,не поникла душа от забот.На щите моем — солнце и парус.Не считай моих зим, счетовод.

Лишь одной я мечтой озабочен,от нее и горяч, и суров:пригодиться бы людям рабочим,заслужить бы любовь мастеров.

Не ценю лотерейных даров яи, покуда не глух и не слеп,убежденный сторонник здоровьяв лучезарном своем ремесле.

Пусть же вровень с делами большими,поднимаясь с народом в зенит,не размениваясь, не фальшивя,мое сердце усердно звенит.

Не позднее 1966

     ПЛЫВЕТ «АВРОРА»{479}

Перед тобой дрожат цари,         враги не дремлют, —богиней утренней зари         была у древних.Твоя ликующая стать         от зорь багрова.Что проку к берегу пристать?         Плывет «Аврора».

В летящей горечи морей,         в звенящих брызгах, —о Революции моей         призывный призрак!Смотрите все, в ком верен дух:         искать простора,лечить истории недуг         плывет «Аврора».

За что нам в жизни тяжело,         судьбы подруга?От кривды хмурится чело,         с харчами туго.Я на сто бед рукой махну,         не шля укора:надеждой к нашему окну         плывет «Аврора».

Сквозь дни в метелях и кострах,         что стали бытом,на крах империям, на страх         антисемитам.Как революционный клич,         решенье спора,победно щурится Ильич,         плывет «Аврора».

Кто жил, любовию звуча,         те остаются,но шанса нет у палача         и властолюбца.От них ни тени, ни молвы         не станет скоро,их смоет взмах одной волны:         плывет «Аврора».

Вельможа в ужасе вскочил         с тяжелых кресел,подонка прыти научил         бессмертный крейсер.Приборы не забарахлят         у командора.Ага, боишься, бюрократ!         Плывет «Аврора»!

К своей судьбе на той волне         навек прикуйтевсех тех, кто сгинул на войне         и пал при культе.Флажки сигнальные взвились,         как пенье хора, —в межгалактическую высь         плывет «Аврора».

Мое гнездо на том борту —         матросский кубрик,и соль соленая во рту,         чтоб таял сумрак.Всю жизнь — за Лениным — отдам         без уговора,когда по вспененным годам         плывет «Аврора».

Середина 1960-х

РАЗДЕЛ 3