Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни - Софья Андреевна Багдасарова

бастардом – его отец, звавшийся Аннибале, по семейной традиции дал сыну имя в честь карфагенян, когда-то бравших Кремону, а вот женится на его матери как-то забыл. Денег тоже было немного. Гордость заставляла отца Софонисбы желать лучшего, но талантов и сил, чтобы заработать на это, у него не было.

На учителей тем не менее ему хватало. А учителей потребовалось много. Первой, в 1532 году, родилась Софонисба. На следующий год еще одна девочка, крещеная, слава богу, просто Еленой. Но когда через три года появилась еще одна дочь, отец назвал в честь финикийской царевны Европы. (Впрочем, всяко лучше, чем Дидона, карфагенская царица!) Сразу за ней последовала еще одна дочь, имя для которой с боем выбрала мать – «Лючия», а на следующий год на свет появилась Минерва. Пять дочерей росли умницами, но надежды набрать для каждой из них приличного приданого не было. Еще они, увы, знали про себя, что красавицами не являются.

Амилькаре, отчаявшись получить сына-наследника, к чести своей, относился к дочкам, как к мальчикам – с полным уважением к их интеллекту и способностям. Возможно, в благодарность за это небесные покровительницы женского чрева смилостивились над его супругой Бьянкой, и после двенадцатилетнего перерыва она, наконец, произвела на свет мальчика – Асдрубале, а через год еще одного младенца, конечно же, девочку – Анну Марию. Но к этому времени менять образ жизни семьи уже и не хотелось, а он сосредотачивался вокруг того, чтобы сделать из дочерей семьи Ангишола идеальных людей эпохи Возрождения – именно «людей», а не «женщин». Трактат Кастильоне «Придворный», в котором по пунктам описывалось, как подобный человек должен мыслить, разговаривать и действовать, вышел года за четыре до рождения Софонисбы, и ее отец им зачитывался. Сам он физически не мог бывать при дворах, которые Кастильоне описывал или подразумевал. В первую очередь, при блистательном дворе Урбино 1500-х годов – у герцогини Елизаветы Гонзага, ее придворной дамы Эмилии Пиа, в обществе Пьетро Бембо, Джулиано Медичи и многих других. Но ему очень хотелось.

И поэтому свой мир, хоть как-то похожий на тот, далекий придворный, похожий интеллектуальным блеском, он создал сам, под собственной крышей. Учителя преподавали девочкам языки – мертвые, но такие модные сейчас латынь и греческий, литературу, музыку, танцы. С языками не ладилось, литературой поэтому приходилось обходиться только современной – итальянской, французской и испанской (этот язык был важен, к тому времени Кремона оказалась под властью испанской короны). Стихосложение тоже не шло, а Амилькаре так хотелось, чтобы его дочери прославились своими сонетами и эпистолами! Музыка и танцы, слава богу, давались лучше, но особенных талантов в этом у девочек не открылось, хотя они явно любили клавикорды. Совершенно неожиданно все они обнаружили дар к рисованию.

Обучение живописи не было обязательной частью воспитания идеального интеллектуала, но дети так много и так талантливо изрисовывали дома все подходящие поверхности и листочки, что Амилькаре пригласил к ним какого-то дешевого местного живописца. Через несколько лет – Софонисбе тогда исполнилось четырнадцать, – учитель пришел к нему и честно сказал, что девочкам, в особенности старшей, он больше дать ничего не может и стоит обратиться к мастеру уровнем повыше.

– Учить женщин настоящей живописи? – задумался отец. – Как это странно. Никогда не слышал о женщинах, занимающихся изобразительными искусствами… Разве что монахини в своих монастырях что-то там переписывают и раскрашивают…

И Амилькаре обратился с расспросами к другим образованным кремонцам – слышал ли кто-нибудь о таком обыкновении. Но, увы, из всех женщин, когда-либо занимавшихся искусствами, люди слыхали только о Проперции Росси, умершей лет десять назад – она занималась скульптурой. Ну как скульптурой – резьбой миниатюр по абрикосовым косточкам. Впрочем, говорят, что у нее были и какие-то более крупные мраморные рельефы. Вдохновить, увы, Проперция Росси его не смогла – замужняя дама, она стала чьей-то любовницей, а потом из ревности разгромила его дом, из-за чего попала под суд, затем обезобразила лицо другого художника. Слава о ее мастерстве, правда, распространилась по всей Италии и достигла папы римского, который пожелал с ней познакомиться, но не успел – сорокалетняя Проперция скончалась в больнице для бедных от сифилиса. Более интересен оказался пример жителя Перуджи Пьервинченцо Данти, который в 1490-е, спасаясь от чумы, поселился на загородной вилле и обучал своих детей Джулио и Теодору всем наукам, и даже перевел для них «Трактат о сфере» Джованни Сакробоско с латыни на вольгаре. Эта Теодора Данти, говорят, пишет прекрасные картины в манере своего соотечественника Перуджино (и осталась незамужней), однако вспоминают о ней только тогда, когда говорят о дяде-архитекторе. В общем – женщина, не стоящая внимания, хотя отец ее, конечно, молодец, и перевод его трактата надо где-нибудь достать.

К невероятному блаженству Софонисбы, которая вся извелась, ожидая, решится ли отец искать ей настоящего преподавателя, а пока уже сама учила младших сестер известным ей рисовальным приемам, кто-то из отцовских собеседников принес трактат Боккаччо «О знаменитых женщинах». Обнаружилось, что среди сотни биографий выдающихся дам у него есть целых три художницы: дочь Микона Тимарет, дочь Кратина Ирина и дочь Варрона Марсия – две гречанки и римлянка. А у Плиния, кроме них троих, названы еще три или четыре художницы.

– Ну что ж, – сказал Амилькаре, – раз древние считали это занятие для женщин славным и даже воспевали таких мастериц, то как раз пора возродить эту манеру, подобно тому как столь многое античное, забытое за темные века, мы возрождаем сегодня!

«И про Софонисбу будут говорить – дочь Амилькаре Софонисба», – еще подумалось ему.

Софонисба Ангишола. «Портрет отца художницы Амилькаре с детьми Минервой и Асдрубале». 1559 г. Музей Нивагаард (Копенгаген)

В СЕРЕДИНЕ XVI ВЕКА В ИТАЛИИ СЕМЕЙНЫХ ПОРТРЕТОВ, В КОТОРЫХ ВСЕ ПЕРСОНАЖИ БЫЛИ БЫ НАПИСАНЫ ВО ВЕСЬ РОСТ, БЫЛО СОВСЕМ НЕМНОГО. (ЕСЛИ НЕ СЧИТАТЬ ДОНАТОРСКИХ ПОРТРЕТОВ, В КОТОРЫХ СЕМЬЯ СТОИТ НА КОЛЕНЯХ ПЕРЕД МАДОННОЙ ИЛИ ХРИСТОМ). ПОДСОЗНАТЕЛЬНО ТАКАЯ ИКОНОГРАФИЯ ВОСПРИНИМАЛОСЬ КАК СЛИШКОМ ПОЧЕТНАЯ: ТАК, В 1546 ГОДУ ТИЦИАН НАПИСАЛ ПОДОБНЫЙ ПОРТРЕТ ПАПЫ ПАВЛА III С ЕГО ВНУКАМИ АЛЕССАНДРО И ОТТАВИО ФАРНЕЗЕ. ПОЛНОРОСТОВОЙ СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТМОЖНО НАЙТИ В ИКОНОГРАФИИ ИМПЕРАТОРА МАКСИМИЛИАНА II (АТТ. ДЖ. АРЧИМБОЛЬДО, 1563 ГОД), А ВОТ У КОЗИМО МЕДИЧИ – НЕТ, НЕСМОТРЯ НА БРОНЗИНО В КАЧЕСТВЕ ПРИДВОРНОГО МАСТЕРА. ТАК ЧТО АНГИШОЛА, КОМПОНУЯ ИЗОБРАЖЕНИЕ СВОИХ РОДСТВЕННИКОВ ТАКИМ СПОСОБОМ, ШЛА В АВАНГАРДЕ РАЗРАБОТКИ НОВОЙ ИКОНОГРАФИИ.

Самое удивительное, что ему удалось заразить этой невероятной идеей одного из лучших местных художников, члена династии Кампи – Бернардино. Был подписан контракт, по которому