Финно-угры и балты в эпоху средневековья - Валентин Васильевич Седов

принял рисунок рукояти огнива из погребения 16 Веселовского могильника (табл. LIV, 13) за изображение «двух водоплавающих птиц, расположенных головами в разные стороны». Самые четкие изображения всадников имеются на огнивах из Финляндии, Норвегии, Швеции. Находки огнив IV группы из этих стран и количественно преобладают. Огнива из могильника Луистари (Западная Финляндия) оказались и самыми ранними — начало X в. (Лехтосало Хиландер П.-Л., 1979, с. 88). Из всех огнив с фигурными бронзовыми рукоятями только огнива IV группы, вероятно, первоначально производились в Финляндии. Их изготовление в Прикамье по привозным образцам относится к X — первой половине XI в.

Еще один новый тип огнив представлен находкой 1981 г. в Дубовском могильнике. В качестве рукояти огнива использована бронзовая коньковая подвеска из Прикамья (Архипов Г.А., 1984, рис. 23, 7).

Универсальным орудием марийцев были топоры. Древнейшими являются втульчатые (табл. LII, 22–25), которые продолжали бытовать и в X–XI вв. В это время они сосуществуют с проушными топорами (табл. LII, 20, 26). По форме обуха и лезвия различаются клиновидные топоры с двумя парами щековиц (табл. LII, 11, 19) и лопастные (табл. LII, 12, 13). Последние наиболее распространены и в позднейшее время. Лопастные топоры по форме выемки и наличию молоточковидного выступа на обушке делятся на несколько типов. Г.А. Архипов полагает, что для марийцев наиболее характерны лопастные топоры с округлыми щековицами и небольшим молоточкообразным выступом (Архипов Г.А., 1973, с. 45).

Боевые топоры (чеканы) с узким лезвием и вытянутым обушком известны всего в двух экземплярах (табл. LII, 15) и могут датироваться XI в.

Наконечников копий в мужских погребениях найдено немного. Все они втульчатые (табл. LII, 1–4). Преобладают копья с треугольной формой пера (табл. LII, 1, 2). Копья с пером ланцетовидной формы (табл. LII, 3, 4) очень редки.

Наконечники стрел — наиболее многочисленная находка в мужских погребениях. Как правило, стрелы помещали в могилу в деревянных колчанах, и, видимо, поэтому их находят лежащими в ряд или кучкой (от 4-12 и до 25 экземпляров в погребении). Преобладают железные наконечники стрел разных типов (табл. LII, 5–8, 18), костяные единичны (табл. LII, 17). Большинство железных наконечников стрел составляют плоские черешковые с ромбовидной формой пера (табл. LII, 8); менее распространены листовидные и двушипные (табл. LII, 6). Втульчатые наконечники стрел (табл. LII, 5) составляют всего около 8 % находок.

Мечи в погребениях марийцев неизвестны; сабля найдена всего одна — в Юмском могильнике. Г.А. Архипов датировал ее VIII–IX вв.

Характерными для мужских погребений являются ножи (табл. LII, 21) в деревянных, обтянутых кожей ножнах. Иногда последние декорировались медными или серебряными пластинками, или обоймицами (табл. LIII, 32). Несколько раз в подобных ножнах обнаружены имитации кинжалов.

Предметы полного снаряжения конного воина с удилами и стременами найдены лишь в двух погребениях (17 и 64) Дубовского могильника. В погребении 12 «Черемисского кладбища» обнаружены удила и колокольчики, а в погребении 6 — часть стремени.

Археологических данных, подтверждающих развитие земледелия у средневековых марийцев, почти пет. В музейных коллекциях имеются сошники и коса-горбуша (случайные находки на территории Марийской республики), датированные по аналогиям XI–XII вв. В одном из мужских погребений Веселовского могильника в 1929 г. обнаружен мешочек с просом и полбой, а в Руткинском могильнике зерна проса лежали в чаше (Архипов Г.А., 1973, с. 70). Вероятно, марийцы занимались подсечным земледелием и обработку расчищенных участков вели мотыгами. Не исключено, что в XI в. они уже были знакомы с пашенным земледелием. О выращивании льна и конопли свидетельствуют находки остатков тканей в погребениях.

Остеологический материал из верхних слоев ветлужских и вятских городищ свидетельствует о составе стада домашних животных. Найдены кости свиньи, лошади, крупного и мелкого рогатого скота (Архипов Г.А., 1973, с. 73; 1978, с. 10–20). Кости диких животных (бобр, куница, соболь) составляли около 50 %. Пушная охота была особенно развита в лесистом Поветлужье. Несомненно, большое значение имели и такие подсобные промыслы, как рыболовство и бортничество.

По Ветлуге, Керженцу и другим левым притокам Волги известны многочисленные выходы болотной железной руды, которая добывалась кустарным способом еще в XVIII и начале XIX в. Несомненно, выплавка и обработка железа здесь производилась и в древности, о чем свидетельствуют многочисленные находки шлаков на городищах. Как полагает Г.А. Архипов, обнаруженные на Кубашевском и Ижевском городищах ямы, обмазанные глиной, с находками шлаков, возможно, являлись рудообжигательными печами (Архипов Г.А., 1973, с. 76).

Добыча и обработка железа выделились в самостоятельные производства уже в азелинское время. В связи с этим можно упомянуть о погребениях кузнецов в могильниках Азелинском (погребение 1), Гремячинском (погребение 3), Тюм-Тюм (погребения 14 и 102). В могилу кузнеца (погребение 115) на Младшем Ахмыловском могильнике были положены как его инструменты (зубила, молоток, наковаленка), так и изделия кузнечного ремесла — пластинчатое кресало, наконечники копий, скобель, топор-кельт, обломок шила (табл. XLIX, 13–15, 20–24). Г.А. Архипов сообщает о находке в том же погребении обломка глиняного тигля и пинцета, применявшегося в ювелирном производстве (Архипов Г.А., 1979б, с. 49). Вероятно, кузнец одновременно был и литейщиком.

На поселениях следы литейного производства еще более многочисленны. К середине I тысячелетия н. э. относятся остатки литейной мастерской на Сомовском II городище. Здесь обнаружены так называемые производственные площадки из обожженной глины (остатки очагов), около которых найдены пять льячек, две каменные литейные формочки, шлаки (Архипов Г.А., 1979б, с. 43–47, рис. 3). На Бурыгинском и Кубашевском городищах найдены льячки, а на Еманаевском и Ижевском — льячки и тигли (Архипов Г.А., 1973, с. 77). Последние находки относятся уже к X–XI вв.

В могильниках азелинской культуры середины I тысячелетия н. э. неоднократно встречены захоронения женщин-литейщиц. На это обратил внимание П.Н. Старостин, опубликовав женское погребение 33 Рождественского V могильника. В этом же могильнике разведкой 1970 г. обнаружено еще одно погребение литейщицы с льячкой у правого бедра. П.Н. Старостин указал на два аналогичных захоронения могильников Суворовского и Тюм-Тюм (Старостин П.Н., Кузьминых С.В., 1978, с. 168–172, рис. 1–2). К ним можно присоединить захоронения литейщиц из Мари-Луговского (погребение 35) и Нармонского могильников (Халиков А.Х., 1962. с. 168; Старостин П.Н., 1981, с. 82–85, рис. 4). Одновременное азелинским погребение литейщицы известно из раскопок В.И. Каменского на Чертовом городище на Ветлуге (Халиков А.Х., Безухова Е.А., 1960, с. 19, 20, рис. 16). В нем найдены льячка (табл. XLIX, 25) и каменная литейная формочка. Эти погребения подтверждают гипотезу о женском ремесленном литье как социальном явлении и