Поправки - Джонатан Франзен

За год до того как Робин и Дениз познакомились, Билли условно-досрочно вышел на свободу и присутствовал на церемонии открытия общественного компьютерного центра в нищем северном пригороде Найстауне. Популярный преемник мэра Гуда (избранный уже на второй срок) отличался политической изобретательностью и, в частности, занялся коммерческой эксплуатацией городских школ. Прискорбная запущенность образовательных учреждений открывала перед ловким мэром редкостные деловые перспективы («Спешите стать участником Похода надежды!» – гласили его послания), и первой мяч подхватила корпорация «У.», которая взяла на себя развитие спортивных программ в школах, задыхавшихся от недостатка бюджетных средств. Теперь мэр и корпорация «У.» породили новый совместный проект: корпорация передавала в дар городу Филадельфии достаточное количество своих знаменитых «Глобал десктопов», чтобы «подключить» каждый класс, и плюс к этому создавала пять общественных компьютерных центров в бедных районах северной и западной окраины. Соглашение предоставляло корпорации «У.» исключительное право использовать в рекламных целях школьные занятия в округе Филадельфия, как те, где фигурировали «Глобал десктопы», так и любые другие. Оппозиция то возмущалась «распродажей» школ, то обличала корпорацию: она-де сплавляет школам часто ломающиеся «Десктопы версии 4.0», а общественным центрам – и вовсе устаревшую «версию 3.2». Тем не менее этим сентябрьским днем в Найстауне царило праздничное настроение. Мэр и двадцативосьмилетний вице-президент «У.» Рик Флэмбург вместе взялись за огромные ножницы, чтобы перерезать ленточку. Местные политики рассуждали о детях и завтрашнем дне, о компьютерных технологиях, об историческом моменте и демократии.

Возле белой палатки, как всегда, под присмотром бдительного наряда полиции (наряд, как вскоре выяснилось, был маловат) толпились анархисты, открыто размахивали плакатами и знаменами, а в накладных карманах широких штанов прятали мощные магниты, с помощью которых чуть позже, когда все примутся поедать пирожные, пить пунш и толкаться, намеревались уничтожить как можно больше данных в новеньких «Глобал десктопах». На плакатах красовались надписи: «Откажись!», «Компьютеры вместо революции» и «А у меня в раю мигрень».[68] Билли Пассафаро, чисто выбритый, в опрятной белой рубашке с короткими рукавами, нес плакат длиной четыре фута с надписью «Добро пожаловать в Филадельфию!». Когда официальная часть закончилась и началось хаотическое брожение масс, Билли ввинтился в толпу, улыбаясь, высоко поднимая над головой свою весть доброй воли, прикрепленную к двум коротким брускам, добрался до почетных гостей, а там, взмахнув брусками, точно битой, раскроил Рику Флэмбургу череп. Прежде чем телохранитель мэра схватил Билли и десяток полицейских навалились сзади, он успел нанести еще три удара, сломав Флэмбургу нос, челюсть, ключицу и выбив почти все зубы.

Билли повезло, что в палатке оказалось чересчур много народу и копы не решились стрелять. А учитывая предумышленность преступления и политически некорректную диспропорцию в тюрьмах между белыми и черными смертниками, ему повезло и в том, что Рик Флэмбург выжил. (Трудно сказать, считал ли это везением сам вице-президент «У.», неженатый выпускник Дартмута: в результате нападения речь Флэмбурга сделалась невнятной, он был изуродован и частично парализован, ослеп на один глаз и страдал чудовищными мигренями.) Билли судили за покушение на убийство, физическое насилие при отягчающих обстоятельствах и применение смертельно опасного оружия. Он категорически отказался заключать сделку с прокурором, отверг и назначенного судом адвоката как «соглашателя», и старого профсоюзного юриста, требовавшего с родичей подсудимого пятьдесят долларов в час. Билли сам вел защиту в суде.

К изумлению почти всех знакомых, за исключением Робин, которая всегда знала, как хитер ее братец, защищался Билли довольно умело. Он заявил, что мэр «продает» филадельфийских детей в «технорабство» корпорации «У.», а это «очевидная и вопиющая опасность для общества», каковую он вправе пресечь с помощью насилия. Билли разоблачал «бесстыдный сговор» американского бизнеса с правительством, себя он сравнивал с ополченцами Лексингтона и Конкорда.[69] Когда Робин (намного позднее) показала Дениз протокол судебного заседания, Дениз захотелось свести за ужином Билли и Чипа и послушать, как они на пару рассуждают насчет «бюрократии»; однако ужин придется отложить до тех пор, пока Билли не отбудет семьдесят процентов своего срока (от двенадцати до восемнадцати лет) в Грейтерфорде.

Ник Пассафаро взял отпуск и исправно посещал заседания суда. Как приличествует «красному», в интервью для телевидения он заявил: «Каждый день погибает черный, и все молчат, раз в год жертвой становится белый, и тогда поднимается крик». А также: «Мой сын дорого заплатит за свое преступление, а корпорация "У." за свои преступления не заплатит ни цента», и «Все эти Рики Флэмбурги наживают миллиарды, продавая американским детям насилие с экранов». Ник сочувствовал большинству высказываний Билли на суде и гордился тем, как парень держится, однако, когда публике предъявили фотографии изувеченного Флэмбурга, Ник несколько растерялся. Глубокие V-образные вмятины в черепе, на носу, челюсти и ключице кричали о жестокости, о безумии, не имеющем ничего общего с идеализмом. Судебный процесс продвигался к завершению, а Ник лишился сна. Перестал бриться, почти не ел. Коллин настояла на визите к психиатру. Ник вернулся домой с лекарствами, но продолжал будить жену по ночам своими воплями. «Я не стану просить прощения, – кричал он. – Это война!» Дозу увеличили, а в апреле городской департамент образования отправил Ника на пенсию.

Рик Флэмбург работал на корпорацию «У.», поэтому у Робин имелись основания во всем винить себя.

Она стала посредницей между семьями Пассафаро и Флэмбург, упорно являлась в больницу, пока родители Рика, преодолев подозрительность и гнев, не признали, что сестра за брата не отвечает. Она сидела возле койки Флэмбурга, читала вслух «Спортс иллюстрейтед», шла рядом с Риком, когда он, опираясь на ходунки, ковылял по коридору. После второй пластической операции Робин пригласила родителей пациента на ужин и терпеливо выслушала их (весьма скучную, признаться) повесть о сыне. В ответ она рассказала им, каким смышленым мальчишкой был Билли: уже к четвертому классу так аккуратно и грамотно писал, что, прогуляв уроки, составлял вполне убедительные записки от имени родителей, а уж по части скабрезных анекдотов и полезной информации о репродуктивных функциях он не имел себе равных. И каково умненькой девочке было видеть, как ее столь же умный брат с каждым годом отупляет себя, словно нарочно, лишь бы ни в чем не уподобиться ей, и как все это странно и как ужасно то, что он сотворил с их сыном.

Незадолго до начала суда Робин взяла мать с собой в церковь. Коллин прошла католическую конфирмацию, но с той поры сорок лет не причащалась; сама Робин ходила в церковь только на свадьбы и похороны. Три воскресенья подряд Робин заезжала за матерью на Маунт-Эйри и отвозила в церковь ее детства (Св. Димфны, северная Филадельфия). В третье воскресенье, покидая храм, Коллин сказала дочери с тем легким ирландским акцентом, от которого за всю жизнь так и не избавилась: «Спасибо, с меня хватит». После этого Робин ходила к мессе одна, а позднее записалась в группу, которую готовили к конфирмации.

Свободным временем для добрых дел и актов веры Робин располагала благодаря корпорации «У.». Ее муж, Брайан Каллахан, сын местного фабриканта средней руки, вырос в относительной роскоши Бала-Синвида, играя в лакросс и оттачивая изысканный вкус, – ему предстояло унаследовать маленькую химическую компанию отца. (Отец Каллахана в молодости разработал формулу вещества, которое можно заливать в бессемеровский конвертер, когда керамические стенки еще не остыли, и латать таким образом трещины.) Брайан женился на самой красивой однокурснице (то есть на Робин) и вскоре после окончания колледжа возглавил «Хай темп продактс». Компания занимала здание из желтого кирпича в промышленной зоне возле моста Такони-Пальмира; волей случая ближайшим учреждением был архив профсоюза водителей грузовиков. Управление «Хай темп продактс» требовало минимальных умственных усилий, так что во второй половине дня Брайан возился с компьютерными кодами и анализом Фурье, проигрывал на своей президентской магнитоле записи культовых калифорнийских групп (он питал пристрастие к «Фибулятору», «Тинкинг феллерз юнион», «Минитмен» и «Номатикс») и набрасывал программу, которую со временем потихоньку запатентовал, потихоньку нашел инвестора, а в один прекрасный день по совету инвестора потихоньку продал свою интеллектуальную собственность корпорации «У.» за девятнадцать с половиной миллионов долларов.