Поправки - Джонатан Франзен

Он вспоминал вечера, когда сидел наверху с первым своим сыном, или с обоими, или обняв одной рукой дочку. Влажные, пахнущие шампунем головы крепко прижимались к его груди, а он читал им вслух «Черного Красавчика» или «Хроники Нарнии». Его голос, звучный, насыщенный, нагонял на детей дремоту. Бывали такие вечера, сотни, быть может тысячи, когда семья, это атомное ядро, не испытывала потрясений, способных ее расколоть. Вечера простой и уютной близости в том синем кожаном кресле, сладостные вечера сомнения, разделявшие ночи никчемной реальности. Теперь они вернулись к Альфреду, давно забытые противоядия, ибо, когда человек падает в море, единственное, за что он может ухватиться, – это его дети.

«Генератор»

Робин Пассафаро выросла в семье филадельфийских смутьянов и истинно верующих. Ее дед и дядья, Джимми и Джонни, состояли в Старом профсоюзе водителей грузовиков;[60] дед, Фазио, был вице-президентом при главном боссе Фрэнке Фицсиммонсе, заправлял крупнейшим отделением в Филадельфии и в течение двадцати лет присваивал взносы 3200 его членов. Фазио пережил два приговора за рэкет, инфаркт, ларингэктомию и девять месяцев химиотерапии, под старость перебрался в Си-Айл-Сити на побережье Джерси и по сей день каждое утро ковылял на пирс и ставил на крабов ловушки с приманкой из сырой курятины.

Дядюшка Джонни, старший из сыновей Фазио, жил на доходишки от инвалидности («хроническая и острая боль в пояснице» – констатировали страховые претензии), от сезонных малярных работ (только наличные) и за счет умения или везения заключать дневные сделки в режиме онлайн.[61] Жил Джонни с женой и младшей дочерью в одноквартирном коттедже возле Стадиона ветеранов; домик расширяли и достраивали, пока он не занял весь небольшой участок, от ворот до задней границы, а садик с клочком искусственного газона разместили на крыше.

Дядя Джимми («малыш Джимми»), человек холостой, заведовал архивом профсоюза: в эпоху надежд Международное братство водителей грузовиков возвело в промышленной зоне на берегу Делавэра бетонный мавзолей, однако с тех пор всего лишь три (3) верных водителя выразили желание упокоиться в трех из тысячи огнеупорных склепов, а потому усыпальницу превратили в хранилище корпоративной и юридической документации. В здешнем АН[62] Джимми знали все: надо же, чувак ухитрился подсесть на метадон, даже не отведав героина!

Отец Робин, Ник, средний сын Фазио, единственный в своем поколении Пассафаро не имел отношения к семейному делу. Ник, самый мозговитый из братьев, убежденный социалист, отвернулся от никсоновско-синатровского профсоюза. Он женился на ирландке, демонстративно перебрался на этнически пеструю Маунт-Эйри, преподавал обществоведение в городском колледже, пламенными троцкистскими проповедями провоцируя начальство уволить его.

Врачи признали Ника и его жену Коллин бесплодными. Супруги усыновили годовалого мальчика Билли, а через несколько месяцев Коллин забеременела, и Робин оказалась старшей из трех дочерей. О том, что Билли – приемный сын, Робин узнала уже подростком, но с раннего детства ей казалось, будто она незаслуженно получала больше других, так она рассказывала Дениз.

Вероятно, энцефалограмма выявила бы патологию в мозгу у Билли, на томограмме обнаружились бы красные узелки или черные лакуны, и, учитывая вероятность церебральной травмы и крайнюю запущенность в первые месяцы жизни, до усыновления, можно было бы поставить соответствующий диагноз, но для сестер, в особенности для Робин, Билли был попросту кошмаром. Мальчишка быстро смекнул, что, как Робин ни мучай, винить во всем она будет только себя. Если она одалживала ему пятерку, он еще и насмехался: неужели эта дура думает, что он вернет деньги? (Если Робин жаловалась отцу, Ник попросту выдавал дочери еще пятерку.) Билли подбрасывал сестре кузнечиков с отрезанными ногами, лягушек, обработанных кислотой, и говорил (в шутку, по его понятиям): «Я сделал им больно из-за тебя». Он засовывал в трусики ее куклам слепленные из грязи комочки дерьма. Он называл ее «корова безмозглая» и «Робин Плоская Доска». Тыкал ей в руку карандашом, да так, что кончик обламывался и застревал под кожей. Новенький велосипед Робин пропал прямо из гаража, а на следующий день Билли «нашел на Джермантаун-авеню» пару отличных черных роликовых коньков и лихо носился по соседним кварталам, пока Робин дожидалась, чтобы ей снова купили велосипед.

Отец, острым взором подмечавший все изъяны первого и третьего мира, к изъянам Билли оставался слеп. Когда Робин перешла в старшие классы, она была вынуждена, спасаясь от Билли, запирать шкаф, затыкать салфеткой замочную скважину своей спальни и спать с кошельком под подушкой, но все равно не сердилась, а только горевала. Жаловаться ей было не на что. Сестры с их удачами и неудачами росли в огромном ветхом доме на Фил-Эллена-стрит, Робин училась в хорошей квакерской школе, а потом в самом лучшем квакерском колледже, получала полную стипендию, влюбилась в сокурсника, вышла за него замуж и родила двух девчушек, а Билли тем временем шел ко дну.

Ник привил сыну интерес к политике; Билли отплатил ему ярлыком «буржуазный либерал». Этого оказалось недостаточно, чтобы обозлить Ника; тогда Билли пошел дальше и сдружился с другими Пассафаро, которые горячо приветствовали перебежчика из семьи изменника их традициям. После того как Билли вторично арестовали по уголовному обвинению и Коллин выгнала его из дома, родственники из профсоюза чествовали парня как героя. Понадобилось кое-какое время, чтобы растратить и этот капитал.

Около года Билли жил у дядюшки Джимми – тому уже перевалило за пятьдесят, но он наслаждался обществом близких по духу юнцов, обожал демонстрировать огромную коллекцию ножей и ружей, смотреть вместе с ребятами видео Чейси Лейн[63] и играть в «Полевых командиров III» и «Владыку ада».[64] Джимми поклонялся также Элвису Пресли и воздвиг ему в углу спальни алтарь, но до Билли так и не дошло, сколь ревностно Джимми относится к своему кумиру, и однажды он осквернил святилище таким мерзостным и извращенным способом, что Джимми отказывался потом даже вспоминать об этом, а племянничка выкинул на улицу.

Билли перебрался в радикальное подполье Филадельфии, в протянувшийся от Фиштауна и Кенсингтона на севере через Джермантаун и Западную Филли (где мэр Гуд разбомбил добрых граждан «Движения»)[65] и далее до трущоб Пойнт-Бриза «красный полумесяц» бомбистов, агитаторов, которые размножали свои листовки на ксероксе и печатали самиздатовские журналы, панков, бакунинцев, малых пророков строжайшего вегетарианства, производителей оргоновых одеял,[66] женщин по имени Африка, дилетантов, писавших житие Энгельса, эмигрантов из «Фракции Красной Армии»[67] и так далее. Филадельфийская особенность: довольно значительный процент преступлений имеет здесь политическую окраску. После первого срока Фрэнка Риззо на посту мэра никто уже не питал иллюзий, будто полиция беспристрастна и не поддается коррупции, а поскольку в глазах обитателей «красного полумесяца» все копы заведомо были убийцами или по меньшей мере соучастниками убийства (вспомним «Движение»!), любое насилие или перераспределение собственности, которому копы пытались воспрепятствовать, превращалось в законный акт затянувшейся грязной войны. Правда, местных судей такая логика не убеждала. С годами юный анархист Билли Пассафаро получал все более суровые приговоры: испытательный срок, общественные работы, молодежный исправительный лагерь и, наконец, тюрьма штата в Грейтерфорде. Робин с отцом часто спорили о том, насколько справедливы эти наказания. Поглаживая ленинскую бородку, Ник заявлял, что, хотя сам он и не склонен к насилию, однако отнюдь не выступает против насилия как способа защиты политических идеалов, а Робин просила пояснить, какие именно политические идеалы отстаивал Билли, избивая обломком бильярдного кия студента Пенсильванского университета.

За год до того как Робин и Дениз познакомились, Билли условно-досрочно вышел на свободу и присутствовал на церемонии открытия общественного компьютерного центра в нищем северном пригороде Найстауне. Популярный преемник мэра Гуда (избранный уже на второй срок) отличался политической изобретательностью и, в частности, занялся коммерческой эксплуатацией городских школ. Прискорбная запущенность образовательных учреждений открывала перед ловким мэром редкостные деловые перспективы («Спешите стать участником Похода надежды!» – гласили его послания), и первой мяч подхватила корпорация «У.», которая взяла на себя развитие спортивных программ в школах, задыхавшихся от недостатка бюджетных средств. Теперь мэр и корпорация «У.» породили новый совместный проект: корпорация передавала в дар городу Филадельфии достаточное количество своих знаменитых «Глобал десктопов», чтобы «подключить» каждый класс, и плюс к этому создавала пять общественных компьютерных центров в бедных районах северной и западной окраины. Соглашение предоставляло корпорации «У.» исключительное право использовать в рекламных целях школьные занятия в округе Филадельфия, как те, где фигурировали «Глобал десктопы», так и любые другие. Оппозиция то возмущалась «распродажей» школ, то обличала корпорацию: она-де сплавляет школам часто ломающиеся «Десктопы версии 4.0», а общественным центрам – и вовсе устаревшую «версию 3.2». Тем не менее этим сентябрьским днем в Найстауне царило праздничное настроение. Мэр и двадцативосьмилетний вице-президент «У.» Рик Флэмбург вместе взялись за огромные ножницы, чтобы перерезать ленточку. Местные политики рассуждали о детях и завтрашнем дне, о компьютерных технологиях, об историческом моменте и демократии.