Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович

– Толково, – согласился комкор. – С топливом однозначно трудно будет.

– Оборона… – задумчиво сказал Васильев. – Немцы бросят все силы, чтобы сбить нас с переправ.

– Да, у них в резерве около семи дивизий имеется.

– Откуда дровишки? – спросил генерал.

– Из лесу вестимо, – ответил в тон бригадный комиссар. – Я из худшего исхожу.

На секунду Рябышеву показалось, что Кирилл Николаевич смутился, но потом согласно кивнул, было такое в допросах.

– Авиаподдержка обязательно нужна, – сказал Васильев. – Иначе раздолбают нас с воздуха.

– Непременно! Наш выход в тыл Клейста немцам как серпом по… э-э-э… причиндалам. Думаю, они всю свою авиацию кинут на нас.

– Итак! – хлопнул по карте генерал-лейтенант. – Будем работать, времени мало. На проработку плана час-полтора.

– Я тогда записку составлю, со всеми предложениями.

– Да, ты, Кириллыч, оформляй все письменно, а я со штабом фронта свяжусь пока.

– Попробуй с Жуковым связаться. Георгий Константинович голова, все сразу просчитает. Скажи – подробности отправим письменно. Уговори не уезжать пока.

Васильев быстро сложил карту и одним движением сунул ее обратно в планшет.

– А я поручу проработку задачи Курепину. Он осторожен, но если ему правильный вектор задать, то как Стаханов пашет! Представляете, подсчитал намедни, сколько суток потребуется, чтобы дойти до Берлина при условии ежедневного пятнадцатикилометрового марша. Только позабыл, что мы наступаем на северо-восток и задача наша сдерживать натиск противника. А немцы за день гораздо больше пятнадцати километров отмахивают.

Бригадному комиссару показалось, что это он уже слышал. Ощущение дежавю с приездом в штаб усилилось. Или это из-за того, что внутри сидит и знаний подкидывает? Не свихнуться бы тебе, товарищ бригадный комиссар!

– До Берлина мы обязательно дойдем! – сказал Рябышев. – И на стенах рейхстага распишемся, но сейчас наша задача подрезать перышки Клейсту.

Комиссар посмотрел на комкора. В голове возникла картина руин и множество надписей на стенах, но внимание привлекла только одна, написанная большими буквами: «Дошли!» Что это за стена, где находится, когда это случится и какова будет цена… стало неуютно. Васильев мимику и ерзанье Попеля истолковал по-своему:

– Да, помыться бы не помешало. Как шелудивый, честное слово. Да в последний авианалет фашистские падлы аккурат на единственную баню все бомбы высыпали.

– А радийная машина случаем не около стояла? – озвучил догадку комиссар.

– Именно, – засмеялся полковник, – начштаба как раз парился и успел выскочить, веником прикрываясь… а машина с радиостанцией уцелела, на удивление.

– В баньке попариться было бы хорошо, – кивнул генерал, – да времени нет. Ты, Кириллыч, как записку закончишь, так в санчасть сходи, пусть перевязку сделают. А то смотреть на тебя страшно, ей-богу! Не комиссар, а башибузук какой-то.

– Зато типаж подходящий. Сразу видно – не крикун, а боевой комиссар! Ты, Иван Васильевич, вот что сделай, поищи в своем хозяйстве татар или казахов. Уточнить мне кое-что надо.

– Хорошо, сейчас ординарца озадачу.

Комкор с комдивом убыли. Комиссар одолжил у начштаба писчих листов и уже приготовился писать, как вдруг в штабную землянку вошли два бойца. Худые, субтильные, оба в очках. Но выглядят браво.

– Товарищ бригадный комиссар, красноармейцы Морозов и Свешников прибыли в ваше распоряжение!

Что-то в душе шевельнулось, даже можно сказать быстро заворочалось, пытаясь выбраться.

Комиссар аж сморщился, пытаясь загнать это самое нечто обратно. Что именно его взбудоражило? Фамилия? Морозов или Свешников? На последней фамилии екнуло, ага…

– Свешников, фамилия почему-то знакомая. Откуда ты и как по батюшке?

– Матвей Иванович. Томский я.

– Хорошо, – кивнул комиссар, прислушиваясь к себе. Вроде спокойно внутри. – Так, бойцы, я так понимаю, вы писари? Думаю, не стоит говорить, что все тут вами услышанное считается особой государственной?..

– Так точно!

– Тогда берите листы и пишите…

За полчаса основная часть докладной была составлена. Комиссар уже начал диктовать предложения по применению радиостанций для постановки помех на частотах вермахта, как в штаб зашел красноармеец.

– Красноармеец Келдыш! – выпалил он.

– Келдыш? Так-так… – задумался комиссар, фамилия показалась знакомой, или это вновь наваждение? И поддавшись внутреннему порыву, спросил: – Келдыш, вы не математик случаем?

– Нет, товарищ бригадный комиссар, я филолог. Отучился полгода на первом курсе и призвался в сороковом.

– Филолог – это хорошо, а ты по какому вопросу?

– Меня сержант Коровин к вам направил.

Коровин – это ординарец Васильева…

– Постой, ты татарин? – спросил комиссар.

– Нет, товарищ бригадный комиссар, но татарским владею. В Казани вырос.

– Хорошо владеешь? Как по-татарски будет танк, самолет, пушка?

– Танк, самолет, пушка, – ответил Келдыш.

– Что, так и произносится?

– Так точно, товарищ бригадный комиссар. По-татарски произносится так же.

«Облом…» – появилась мысль. Комиссар раздраженно цыкнул.

– А казаха, если что, поймешь? – спросил с надеждой.

– Понять можно, но с трудом.

Задумался – что же тогда придумать-то?

«Танк – железка или коробочка…» – осенило вдруг мыслью. Хм, это нечто просто кладезь! Только коробочка слишком близко. Как там в сказке было? Тыква в карету превратилась?

– Как будет тыква по-татарски?

– Кабак.

– Так, бойцы, отставить смешки! – прикрикнул комиссар, воспрянув. – Присаживайся, филолог, поможешь в написании.

Комиссар дождался готовности нового помощника и сказал:

– Пишите – при передаче данных о технике и боеприпасах заменять патроны на семечки, пехота – махорка, танки – тыквы, топливо – водка, орудия – трубы, снаряды – огурцы…

Писари, записывая, вновь начали давиться смешками.

– А крупнокалиберные – с пупырышками… – сострил Свешников тихо.

Но комиссар услышал и одергивать не стал. Зато представил, как немцы будут морщить лбы, пытаясь понять перехваченные донесения, и самому стало весело.

Семечки разгрызли! Тыква без водки не лезет! Огурцов на закусь подкиньте! И в трубы погудеть нечем!..

Затык случился с самолетами – тут фантазия комиссара спасовала. Писари тоже притихли.

– Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц! – пропел Келдыш.

А ведь точно – птицы!

– Молодец, филолог! – похвалил комиссар. – Пишите, бомбардировщики – гуси, штурмовики – грачи, истребители – сапсаны…

Грачи, мы гуси, земляных пощипали, доклюйте! Сапсаны, воронье разгоните!

Как на это посмотрят в штабе фронта и высшее командование, конечно, вопрос. Найдется, конечно, кому возмутиться безобразию в эфире. Но идея здравая, даже если немцы о смысле догадаются, то времени на это уйдет достаточно, чтобы данные устарели. А если эту абракадабру еще передавать на татарском, ингушском или вообще на чукотском…

– Далее пишите – дополнительная защита шифрования при передаче приказов возможна с применением языков народов Средней Азии, Кавказа, Севера. Рекомендую подготовить специалистов по связи из этих народностей. Первое время можно использовать татарский, казахский, ингушский.

В землянку вошел Рябышев с адъютантом. Писари вскочили.

– Сидите, – вскинул руку комкор. – Как тут дела, Кириллыч?

– Заканчиваем уже.

– Хорошо, – кивнул генерал. – Так, бойцы, покурите пока снаружи.

Писари встали и вышли. Рябышев задумчиво барабанил пальцами по столу.

– Что-то из штаба фронта? – насторожился комиссар.

– А? Нет, – вскинулся Рябышев. – С штабом как раз лучше некуда. Удалось с самим Жуковым поговорить. Георгий Константинович как раз на узле связи находился, удачно вышло – собирался уж в Москву вылетать. Я ему вкратце обстановку пересказал и предложения по действиям. Генерал армии решил задержаться, потребовал донесение письменно и срочно.