На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

– Мама!

– Что, дитя мое?

– Разве мы не можем сами ехать дальше?..

– Нет!

– Это почему?

– Ты знаешь, что у нас нет почти ни копейки; если заплатить по тому счету, что сегодня прислал наш хозяин, то у нас… впрочем, что же я говорю, даже и половины счета мы заплатить не в состоянии!

– А если Катушкин не приедет?.. – понизив голос, спрашивает Адель и даже на локте приподнимается.

– Тогда… Ах, Ада, какие ты глупости говоришь!

– А если Катушкин не приедет?.. – настойчиво повторяет Адель.

Фридерика Казимировна, в свою очередь, начинает тоскливо пожиматься на диване.

– Не съесть ли нам чего-нибудь? – спрашивает она и протягивает руку к столовой карте.

– Нет, ты мне скажи: что, если Катушкин не приедет?

– Этого быть не может, не может, не может! Ах, да не расстраивай меня, Ада, мне и без того…

– Что?..

– Конечно, сомнения быть не может никакого. Иван Илларионович не такой человек; ну, что-нибудь задержало… вот и все. Надо ждать и ждать…

– Разве котлетку из телячьих мозгов?.. – говорит Адель.

– Позвони! – говорит Фридерика Казимировна.

– И что мы все сидим взаперти, что мы прячемся? – опять начинает волноваться Адель.

– Вероятно, так нужно!

– Странно, мы едем по приглашению Ивана Илларионовича в Ташкент, мне там предлагают место… Разве в этом есть что-нибудь предосудительное?..

– О, помилуй, что за глупости. Но вот видишь; Лопатин писал мне (ведь я показывала тебе это письмо), он писал мне, чтобы мы… как это он выразился так, очень эдак…

Фридерика Казимировна сделала какой-то округленный жест своей пухлой рукой.

– Чтобы мы «дорогой не очень кидались всем в глаза!» – напомнила Адель.

– Да, вот ты сама видишь. Я не знаю, почему это нужно Ивану Илларионовичу, но отчего же в угоду ему не соблюсти этого инкогнито… Это даже довольно интересно; знаешь, в романах это случается довольно часто: какая-нибудь герцогиня или…

– Удивительно интересно: тоска эдакая!

– Ты просто хандришь!

– Да, да, да, да… – расходилась Адель.

– Да тише же!

– Мама, пойдем вниз к общему столу!

– Что ты! Ни за что!..

– Там так весело, шумят так, разговаривают!

– Но ты забыла, что там неудобно быть дамам?

– Неправда: соседки наши обедают там, из номера напротив тоже, из нижнего этажа целое семейство, только мы одни…

– Инкогнито! – протянула Фридерика Казимировна.

– Ну, ты, мама, и сиди со своим «инкогнито», а я пойду одна…

– Адель, ты ужасно можешь напортить!

– Это еще почему?

– Ах, Адель, как я могу объяснить тебе это понятно? Ну, вот видишь ли… Да что же это, в самом деле, Катушкин не едет?

Фридерика Казимировна чуть не заплакала.

– Знаешь, мама, каждый раз, как отворяют нашу дверь, я смотрю в щелку, сквозь ширмы, и вижу всегда одного и того же господина… Он меня начинает немного занимать…

– Удивительно интересно торчать перед дверью: должно быть, делать больше нечего…

– Василий ли входит, Дуняша ли, каждый раз, чуть приотворится дверь, он уже тут!

– Шалопай какой-нибудь. Их много теперь туда едет!

– Он немного похож на Жоржа, только значительно старше!

– Ого, ты успела рассмотреть!

– Тут еще одного я заметила, блондин с длинными усами: у него четыре собаки, и он их все дрессирует в коридоре.

– Ах, этот Катушкин, эта неизвестность!..

– Терпение – это все, что я могу посоветовать! – передразнила свою мать Адель.

Василий, трактирный слуга, внес поднос с порцией мозговых котлет. Адель кинулась к ширмам и приложила глаза к щелке.

– Адель, mais fnissеz donс!2 – крикнула Фридерика Казимировна. – Дверь зачем оставляешь открытой? – обратилась она к Василию.

– Потому с подносом, никак невозможно; я, было, толкнул ногой…

– Мама, смотри, он опять там стоит!

Ледоколов стоял почти в самых дверях; его отлично видела Адель со своего наблюдательного поста; его успела заметить Фридерика Казимировна, выглянув из-за высокой спинки дивана; только он ничего не мог видеть, кроме угла ширм с висевшим на нем саквояжем и шелкового капота г-жи Брозе, все еще неубранного со спинки кресел.

Положение Фридерики Казимировны с дочерью было действительно несколько затруднительно. До сих пор все шло превосходно. Из Петербурга выехала она, не очень беспокоясь о состоянии своего бумажника, и вынимала оттуда столько, сколько ей нужно было в данную минуту, не справляясь, сколько там оставалось. Семейный, спокойный вагон, отдельная, прекрасная, комфортабельная каюта на пароходе, предупредительность и внимание кондукторов, капитана и пароходной прислуги; это почтительное любопытство, которое видно было в глазах всех спутников, когда ей приходилось выходить из каюты и показываться на палубе парохода, что, впрочем, делалось только ввиду крайней необходимости; наконец, то обстоятельство, что едва только пароход пристал к берегу, как явился слуга из гостиницы Антошкина сообщить, что комната для г-жи Брозе с дочерью готова, – все это сильно тешило воображение Фридерики Казимировны, и если дочь ее довольно безучастно относилась к этим явлениям, зато маменька ее строила самые фантастические планы, и в голове ее бродили, беспрерывно сменяясь, все эффектнейшие страницы прочитанных ею романов, в героинях которых она видела то себя, то свою прелестную Аду. Но вдруг как-то пришлось заглянуть в бумажник, и… Фридерика Казимировна даже похолодела вся, и в глазах у нее заплясали фарфоровые божки, спокойно стоявшие на каминной полке.

– Ада, у нас так мало денег! – тихо, с некоторым дрожанием в голосе произнесла Фридерика Казимировна.

– Ну, так что же?

– У нас почти нет вовсе денег!

Адель слегка вздохнула и ничего не отвечала, а Фридерика Казимировна поплакала немного, позвонила, спросила чего-то поесть и успокоилась.

Теперь вся надежда ее была на Катушкина, который, по последнему письму Лопатина, должен был встретить их в Самаре; а между тем вот уже четыре дня прошло, а его нет как нет. Вчера хозяин счет прислал, – вот он лежит на столике; счет этот весьма солидный; послезавтра надо ждать еще такого же. А если Катушкин еще несколько дней не приедет, – если он совсем не приедет? Разве она знает, что его задерживает? Да и существует ли еще этот Катушкин, о котором она и знала только из писем Ивана Илларионовича? Может быть, это просто миф? А если хозяин потребует денег и скажет, что он ждать не хочет и что он знать не знает никакого Катушкина… Фу!.. Опять холодный пот обдал ожиревшие формы Фридерики Казимировны, она даже есть перестала и отодвинула от себя тарелку со стерлядкой, залитой каким-то лимонным соусом с грибками, каперсами и всякой всячиной.

Когда Фридерика Казимировна показывала своей дочери письма Лопатина, она многое успела скрыть от нее, что, по ее мнению, касалось только ее одной; она, например, скрыла следующее