На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

серое, бесцветное, однообразное, играло и пестрело, залитое яркими лучами апрельского солнца, самыми блестящими красками; даже казенные пакгаузы и склады соли, глинистый обрыв, круто спускающийся в реку, топкая грязь у пристани, через которую вели дощатые настилки для проходов, черная дорога, поднимающаяся извилиной на гору, с засевшими по ступицу тяжелыми возами, – все было такое красивое с виду, чистенькое… Серые суконные армяки, заплатанные до последней возможности, бараньи полушубки, засаленные купеческие кафтаны казались какими-то театральными костюмами. А Волга, широкая, голубая, с золотистыми песчаными отмелями, была чудно хороша!.. Золотые верхушки церквей, выглядывающие из-за обрыва, красные и зеленые крыши домов, пожарная каланча с вилообразным шестом и с десятком ворон, поместившихся на его вершине, прозрачные кружевные группы деревьев, едва только покрытых нераспустившимися почками, – все это так отчетливо, резко рисовалось на синем фоне весеннего неба, точно ловко написанная театральная декорация, освещенная и с боков, и снизу, и сверху, и сзади, и спереди…

– Оченно прекрасно! – произнес парень в одной рубахе, приноравливаясь, как бы присесть половчее на опрокинутый бочонок с выбитым донцем.

– Особливо с устатку, на вольном воздухе! – согласился другой парень. Этот совсем был без рубахи, а в какой-то синей куртке, надетой прямо на голое тело.

– Подрядчик сказывал, что ежели к ночи все перетаскаем с баржи, еще четверть на нашу артель пожертвует! – сообщил третий.

– Перетаскаем! Нешто мы лошади!

– Отчего не перетаскать, коли ежели путем взяться…

– Гляди, до свету таскали, а все не видать убыли; самый махонький уголок отобрали…

– Кому наливать… Дядя Кондратий где?

– Побежал за селедками!

– Садись, ребята, сюда на кули…

– Желаем здравствовать. Господи, благослови!

– …Как я, значит, коленкой да об угол… ну, и шабаш!

– А дядю Павла краном по лбу-то… инда загудело!..

Рабочая артель принялась завтракать.

Пароход «Соликамец» вчера вечером пришел на самарскую пристань; он привел на буксире две баржи с грузом. Едва только начало рассветать, как на палубах обеих барж собрались заранее нанятые артели для выгрузки товаров, и началась кипучая работа. Сперва все бочки таскали какие-то, на поворотных кранах вытягивали их снизу и скатывали по наклонным подмосткам, потом за ящики принялись, а больше всего возни было с паровым котлом и еще какими-то машинами, разобранными по частям и тщательно завернутыми в рогожи.

– Ну, еще, ну, разом!.. – кричал один из десятников артели.

– Навались, ребята, навались! – вопил другой.

– Маленечко бы еще, он бы сейчас и пошел! – убеждал третий.

Но, несмотря на эти возгласы, паровик только покачивался под натиском нескольких десятков рук и никак не хотел удержаться на толстых катках, по которым ему предстояло опуститься на платформу пристани.

– Вот с этим самым дьяволом мы в Нижнем как возились: двоим ноги отдавило совсем, а у одного внутри лопнула жила с надсаду! – сообщал матрос, сидя на канатном свертке и равнодушно поглядывая на толпящихся вокруг паровика работников.

– Э, послушайте, это надо так! – подошел к пристани господин в костюме туриста, с сумочкой через плечо и с пледом, небрежно перекинутым через р у к у.

– Чего-с?.. – остановился один из десятников.

– Я сам немного механик и понимаю… Вы веревками опутайте так, потом перетяните эдак и потом тащите сюда!

– Ребята, слышь, немец сказывает: путай так, тяни эдак, а опосля вытягивай сюда…

– Ну, его к дьяволу!

– Это немца-то?

– А ну-ка вдруг…

Эх, дубинушка, ухни,

Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет. Ух!

– Стой!

– То есть ни Боже мой, ни на полпальца!

– Взопрели страсть, ребята, шабаш! Гляди, меркуловские водку лопают!

– Ты вот гляди, какие такие слова?

– Где?

– Вот на боку, красной краской обозначены!

Рабочие принялись рассматривать значки и буквы, начерченные бойкими мазками на паровике и на тюках с машинами.

– Одно слово будет тебе «иже», – прочел отставной солдат, водя пальцем, – другое, значит, «люди»!

– Клеймо! – сообщил матрос.

– Иже и люди! – в раздумье повторял солдат.

– И на всяком-то тюку это клеймо обозначено! – произнес один из работников, надевая в рукава какую-то синюю ветошь.

– Позвольте-ка, друг любезный, мне пройти, посторонись, голубчик, землячок, подайся маленько вправо… ну-ка, ты!.. – пробирался сквозь толпу пожилой человек, одетый, как ходят средней руки торговцы из казанских татар.

– Вчерашнего числа прибыть изволили?.. – обратился он к матросу.

– Чего-с? – отозвался тот.

– Пароход «Соликамец» прибыл вчерашнего числа? – повторил вопрос пожилой человек.

– Вчера вечером…

– Так, а ежели… Да позвольте спросить, вы при барже-с состояли или где в другом месте?

– При барже № 9. Вот при этой самой!

– Желательно бы мне знать было… Вот я вижу, тут машины идут, опять и другой товар – все одной фирмы; и так как фирма эта мне доподлинно известна, то позвольте спросить, кто при машинах и прочем приставлен был и где мне их можно видеть?

– А я почем знаю…

Матрос сплюнул, переменил позу, надавил пальцем табак в своей трубочке и отвернулся.

– Как же вам не знать, столько дней вместе шли, верно, видели-с?

– Мое дело особенное, мне что!

– Совсем я не такой человек, чтоб не знать своего дела, и ежели вам можно отлучиться на полчасика, то мы бы…

– Давай просто двугривенный, я ужо вечером сам забегу!

– И самое лучшее, на-ка, братец, да говори проворней, мне отыскать его нужно – дело есть!

– Вот ежели палубу вымыть, опять когда на якорь становимся, воду выкачивать, а до всего прочего… В синей чуйке1 немецкого покроя, надо полагать, не из русских, однако говорит понятно, Богдан Карлычем кликали, с капитанским помощником вон по той дороге на гору пошли; когда будут назад, ничего не сказали!

– Гм… – произнес любопытный господин в татарском бешмете и принялся рассматривать клейма.

Эти клейма и его заняли так же, как и рабочих, но только те посмотрели, пальцами потрогали, узнали от солдата, что эти слова означают, и пошли завтракать, а он долго и внимательно осмотрел все тюки, на которых только краснели буквы И. и Л., обратил внимание на количество пудов, выставленное на паровике и машинных частях, вынул записную книжечку и карандашом что-то наметил, еще раз обошел вокруг паровика, кивнул головой матросу, поглядывавшему на него искоса, и медленно, степенно стал переходить по доскам с палубы баржи на пристань.

А на мостике парохода «Соликамец», сидя верхом на складном стуле и положив на колени газету, которую только что читал так усердно, капитан с английской рыжей бородкой, в куцем пиджаке и ботфортах, наблюдал в бинокль белую струю дыма, чуть поднимавшуюся над горизонтом.

– «Самолетский»! – произнес другой господин, поднимаясь на мостик и тоже присматриваясь вдаль.

– «Царевич», идет ходко, однако по расчету опоздает на два с половиной! – произнес капитан.

– Как даль обманывает глаз, ведь вот, кажется, и