Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

кислого хлеба и грязной воды. Ждали продолжения своего страшного путешествия в неведомое. Ждали любой пакости, на которую были способны их тюремщики-садисты.

Тем временем местные ребята приблизились. Высокий яркий блондин с идеальным пробором и выбритыми висками, порывшись в кармане, протянул вперед руку и помахал чем-то перед настороженно молчащими заключенными:

– Конфеты! Сладости! Кто хочет? – крикнул парень по-немецки.

Никто не понял его слов, но блестящие обертки конфет выглядели так аппетитно, что девочки тяжело вздохнули и даже всхлипнули. Галя обняла Настю и тоскливо выдавила:

– Ух, враги! Еще дразнятся.

– Галь, а может, они наоборот? Ну, хотят нас подкормить? – вытаращив голодные глазища, спросила Настя.

– Эк хватила! Подкормить?! Размечталась, дуреха! – проговорила сзади нее тетка, сидевшая на полу, и зло рассмеялась. Конечно, было очень наивно думать, что эти молодые красивые и очень воспитанные люди готовы поделиться сладостями с пленными остовцами. Но искорка надежды все же не гасла. Настя отмахнулась от продолжавшей бубнить что-то ехидное тетки и повернулась к мальчишкам. Она вышла вперед к самому открытому проему вагонных дверей и поманила предлагавшего конфеты мальчика:

– Эй! Иди сюда! Чего ты хочешь за конфеты? Могу песню спеть.

Парень задорно подмигнул мгновенно притихшим компаньонам и сделал еще несколько шагов навстречу вагону. Часовой по-прежнему лениво и равнодушно разглядывал свои пыльные сапоги, ковыряя отломленной где-то веточкой в зубах. Разговор детей его, казалось, совсем не интересовал, а женщины вообще не вызывали никаких эмоций, кроме брезгливого отвращения. Голодные, грязные, измученные пленницы в одинаковых серых обносках, спрятавшие свои стриженные налысо головы в намотанных сверху кусках ткани. Дежуривший солдат хорошо знал инструкцию и основные принципы «расовой теории», изложенной в специальной брошюрке, выдаваемой каждому солдату вермахта. По всем признакам, описанным популярно в этой книжице, эти бабы относились к разряду «унтерменшей» и годились либо для грязной работы, либо для газовой камеры. Любая симпатия к таким отбросам человечества должна быть подавлена и осуждена. Лучше это сделать самостоятельно и незаметно во избежание неприятностей и презрения командиров и товарищей по оружию.

Тем временем паренек уже подошел ближе и достал из кармана еще пару блестящих своими обертками сладостей. Он вновь протянул руку в сторону девчонок и, улыбаясь широкой открытой улыбкой, сказал:

– Сиськи! Показывайте сиськи! Снимай рубашку!

Для лучшего понимания своего предложения он свободной рукой продемонстрировал, что именно он предлагает сделать девочкам – взялся за низ своей рубашки, вытянув ее из штанов, и задрал вверх, показывая голый бледный живот.

Девочки отпрянули, наконец осознав, что же требует от них этот благообразный мальчик. Галя покраснела и вскрикнула:

– Мамочка! Эти мерзавцы такое предлагают… Это же просто стыд и кошмар! Мама!

Мама Гали заслонила дочь и выдвинулась вперед. Она зло и напряженно рассматривала белесые лица мальчишек, ожидавших представления. Постояв немного и поизучав этих малолетних нацистов, она усмехнулась и пробормотала:

– Значит, развлекаетесь, ублюдки? Русского тела захотелось? Ну-ну, будет вам…

В тот же миг она повернулась спиной к улице и, наклонившись вперед, резко задрала свою длинную серую юбку.

– Вот вам, малолетние уродцы, русская жопа! – выкрикнула она под дружный хохот остальных женщин.

Пацаны открыли от изумления рты и замерли, словно остолбеневшие вопросительные знаки. Старший из них, предлагавший конфеты, даже слегка покраснел и первым пришел в себя. Он тоже захохотал и швырнул конфеты из руки точно в открытый проем вагона. Все они благополучно влетели внутрь и приземлились на покрытый истоптанной соломой пол. Сразу же несколько человек упали вниз, рыская в грязной подстилке, выуживая упавшие сладости. Наконец все пять конфет в ярких обертках были найдены. Первой не выдержала Галя и развернула найденную конфету. Ее изумленное лицо вытянулось и стало серым, как одетая на ней куртка. В яркой обертке оказался кусок глины – грязный, засохший и отвратительный. Такие же комья обнаружились и во всех остальных фантиках.

Снаружи раздался дружный гогот мальчишек, увидавших разочарование и досаду на лицах пленниц. Первая часть задуманного ими представления удачно состоялась. Они вовсе не собирались делиться своими лакомствами с этими грязными тетками и детьми, плененными их отцами и старшими братьями на просторах варварской России. Они хотели разыграть их, обмануть, унизить, надуть и обвести вокруг пальца, чтобы, наслаждаясь их беспомощностью, смеяться и оскорблять их. Это проказа удалась.

Это понял и Лёнька, которому до боли в скулах и крепко сжатых челюстях было обидно за своих девчонок и женщин. Ему хотелось выскочить из вагона и смертельным ураганом пронестись по этим насмешникам, а затем и их картинному сказочному городку, чтобы бить, калечить, стирать их с лица земли, пока не исчезнет последний немец-оккупант. Но здравый смысл возобладал, и Лёнька, желая разрядить обстановку, достал из потайного кармашка свой неразлучный трофей – губную гармошку и стал что есть силы дуть. Раз, два и три. Необычные звуки привлекли шептавшихся ребят, и они с нескрываемым любопытством разглядывали уже русского мальчишку, удивившего их своим музыкальном исполнением. На звуки гармоники обернулся и лениво ковырявший в зубах часовой, выставленный на время раздачи еды и питья у вагона. Он изобразил некое подобие удивления, даже улыбку и притопнул ногой, взбив пыль каблуком солдатского сапога.

– Гут! Гут, киндер! Мюзик гут! – воскликнул часовой и принялся прихлопывать ладонями.

Местные мальчишки, прекратив смеяться и сбившись в кучку, приблизились еще на пару метров. Теперь их было отчетливо видно. Девочки и женщины из пятого вагона рассматривали их с большим интересом и одновременно с опаской. Внешне они не вызывали каких-либо опасений, так как выглядели весьма прилично и благообразно. Аккуратные, красиво и чисто одетые, ровно подстриженные и причесанные, они походили на плакатных мальчиков, которым только не хватало белоснежных улыбок и подписей: «Мы будем летчиками!» или «Все умеем делать сами – помогаем нашей маме!». Именно такие агитки украшали любую советскую школу и ее актовый зал: «Учись на пять!», «Расти здоровым!», «Пионер – во всем пример!». Казалось, что именно с этих опрятных мальчиков и писались такие яркие призывные афиши. Но что-то в этих миловидных парнях было странное, чужое, даже враждебное. Какая-то тайная искорка в прищуренных глазах, морщинка в стиснутых губах, загадка, спрятанная в руках за спиной.

Как будто в подтверждение этих неосознанных подозрений парни как по команде закинули руки за спину и что-то стали вытаскивать то ли из задних карманов, то ли из-за пояса. Через минуту в их руках появились… рогатки. Настоящие хулиганские рогатки. Деревянные треножки с натянутой посреди резинкой. Что у русских, что у немецких и всяких других мальчишек – все рогатки абсолютно похожие. И предназначены они исключительно для хулиганства.

– А ну, приготовиться! – внезапно скомандовал