Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина

каждый проезжий буддист кладет свое приношение, всего чаще камень или кость; если же ни того, ни другого в запасе нет, то бросает на „обо“ хотя бы прядь волос со своего коня или верблюда. Мы положили на „обо“ Тан-ла пустую бутылку, но ее не оказалось там при обратном нашем следовании. Перевал, как уже было сказано ранее, имеет по барометрическому определению 16 700 футов абсолютной высоты; вечного снега здесь нет. Сначала версты на четыре раскидывается равнина, покрытая мото-шириком, а затем начинается также весьма пологий спуск на южную сторону описываемого плато.

На перевале мы сделали залп из берданок и трижды прокричали „ура“. Звуки эти впервые разбудили здесь эхо пустынных гор. Действительно, нам можно было радоваться своему успеху. Семь с лишком месяцев минуло с тех пор, как мы вышли из Зайсана, и за все это время не имели сряду нескольких отрадных дней. Против нас постоянно были то безводная пустыня с ее невыносимыми жарами, то гигантские горы, то морозы и бури, то, наконец, вражда людская. Мы удачно побороли все это.

Нам не давали проводников — мы шли без них, наугад, разъездами отыскивая путь, и почти не сделали шага лишнего благодаря удивительному счастью. Последнее было нашим постоянным спутником, как и в прежние мои путешествия. Счастье дало нам возможность случайно встретить вожаков-монголов в Нань-шане и выбраться оттуда в Цайдам; счастье послало нам в том же Нань-шане „Ключ благодатный“, где так хорошо отдохнули наши верблюды, иначе не прошедшие бы через Тибет; счастье провело нас от Куку-шили за Тан-ла; счастье нередко помогало и в других, более мелочных случаях нашей страннической жизни…»

За перевалом Санчу экспедиция встретила впервые кочевья собственно тибетцев, черные палатки которых виднелись врассыпную там и сям по долине; между ними паслись многочисленные стада яков и баранов. Впоследствии оказалось, что здешние тибетцы, как и их собратья, кочующие далеко вниз по реке Танчу и на юг до границы далай-ламских владений, подведомственны не Тибету, а сининским, то есть китайским, властям.

На втором переходе от Санчу путников встретили трое монголов, один из которых по имени Дадай оказался старинным знакомцем из Цайдама; двое же других были ламы из хошуна Карчин. Как Дадай, так и один из карчинских лам отлично говорили по-тибетски. Это было большой радостью, так как до этого объясняться приходилось пантомимой. Однако монголы привезли нерадостные вести. Они сообщали, что тибетцы решили не пускать экспедицию к себе, так как еще задолго до ее прибытия разнесся слух, что русские идут с целью похитить далай-ламу.

«Этому слуху все охотно поверили, и возбуждение народа в Лхасе было крайнее. По словам монголов, стар и мал в столице далай-ламы кричали: „Русские идут сюда затем, чтобы уничтожить нашу веру; мы их ни за что не пустим; пусть они сначала перебьют всех нас, а затем войдут в наш город“. Для того же, чтобы подальше удержать непрошеных гостей, все нынешнее лето были выставлены тибетские пикеты от ближайшей к границе деревни Напчу до перевала Тан-ла; к зиме эти пикеты были сняты, так как в Лхасе думали, что мы отложили свое путешествие. Теперь же ввиду нашего неожиданного появления, о чем дано было знать с первых тибетских стойбищ на Сан-чю, наскоро собраны были на границе далай-ламских владений солдаты и милиция, а местным жителям воспрещено под страхом смертной казни продавать нам что-либо и вообще вступать с нами в какие-нибудь сношения. Кроме того, из той же Напчу посланы были к нам двое чиновников с конвоем в 10 солдат узнать подробно, кто мы такие, и сейчас донести об этом в Лхасу. Встреченные нами монголы отправлены были также с этим отрядом в качестве переводчиков, но наши новые знакомцы признали за лучшее ехать вперед и обо всем предупредить нас».

Еще через переход русских встретили тибесткие чиновники с конвоем. Посланцы держали себя вежливо и вошли в юрту только по приглашению. На их расспросы Пржевальский объяснил им как мог научную цель экспедиции, на что получил недоверчивый ответ, что русских в этих краях еще не бывало и что тибетское правительство решило их не пускать. Пржевальский показал свой пекинский паспорт и пробовал убедить чиновников, что у него есть поручение китайского правительства и без его выполнения он ни за что не вернется. После долгих прений чиновники просили экспедицию обождать на месте до получения ответа из Лхасы. Ответ должен был быть получен через 12 дней. Через некоторое время чиновники прислали солдат с предложением перенести стоянку в более удобное место близ горы Бумза (высота 15 500 футов). Новое место оказалось действительно более удобным, а вынужденная стоянка пошла на пользу, так как люди и животные сильно устали, а двое казаков болели. Идти против воли правительства и тем более против воли фанатично настроенного народа было безумием. Пржевальский с сожалением смирился.

На вынужденном отдыхе у горы Бумза экспедиция провела 18 суток в тревожном ожидании ответа из Лхасы. От этого ответа зависела участь дальнейшего путешествия. Тем не менее вынужденную остановку члены экспедиции использовали для отдыха, починки одежды и снаряжения, а также для изучения быта и обычаев тибетцев, многие обычаи которых (например, обычай хоронить мертвых, выбрасывая тела на съедение грифам) казались европейцам очень странными, если не кощунственными.

Грифы и ягнятники (бородачи) беспрестанно подлетали к лагерю. Привыкшие питаться мертвыми телами, они без боязни относились к человеку. «Грифы были еще несколько осмотрительнее, но ягнятники садились прямо возле нашей кухни, иногда не далее 20 или 30 шагов от занятых варкою пищи казаков. Странно было даже с непривычки видеть, как громадная птица, имеющая около 9 футов в размахе крыльев, пролетала всего на несколько шагов над нашею юртою или над нашими головами и тут же опускалась на землю. Стрелять дробью в такую махину казалось как-то стыдно да, пожалуй, часто и бесполезно; поэтому все ягнятники убивались пулями из берданок. Вскоре мы настреляли десятка два этих птиц, из которых шесть наилучших экземпляров взяты были для коллекции». Осторожных грифов, правда, не удалось подстрелить так легко, а экземпляры в коллекцию добыли только с помощью отравленной приманки.

Тибетцы, кочевавшие в окрестностях стоянки, сначала сильно сторонились лагеря, но любопытсво пересилило. Увидев, что ничего дурного чужаки не делают, тибетцы начали приносить на продажу масло или баранов, постоянно, но без особой пользы, пытаясь надуть чужаков. Типы приходивших — как мужчин, так и женщин — втихомолку срисовывал Всеволод Роборовский. Слух о чужаках, умеющих метко стрелять и прошедших в Тибет без проводника, быстро распространился и на русских собирались поглазеть целые толпы. Доходило до полной нелепицы — например, шла молва, что чужаки трехглазые (поводом